Мозаика теней
Шрифт:
Как только бронзовые двери закрылись за моей спиной, я сразу подумал, что никогда еще не бывал в столь благородном обществе. Я оказался в помещении, где однажды уже встречался с севастократором, — в просторном зале, из окон которого, расположенных выше уровня городских стен, открывался вид на равнину. Освещенный мириадами свечей зал был заполнен блистательной толпой, состоящей из военачальников, советников и их приближенных — их было так много, что у меня зарябило в глазах. Помимо Исаака и Крисафия здесь находились: кесарь Вриенний, первый зять императора; великий евнух полководец Татикий, памятный мне но его победе над половцами, и множество других полководцев в золоченых
Никто из этой блестящей публики не обратил внимания на такую ничтожную личность, как я, но Крисафий заметил мое появление и заскользил сквозь толпу, постепенно приближаясь ко мне.
— Ты вернулся, — произнес он бесстрастным тоном. — Когда мы увидели, что варвары выдвигаются из своего лагеря, то предположили самое худшее. Особенно после того, как получили донесения, что многие наши воины казнены.
Я посмотрел в его беспокойно бегающие глаза.
— Это была ловушка! Если монах и находился когда-нибудь в том доме, то к нашему приходу его уже не было. Зато нас поджидали там несколько сотен варваров. Многие из нашего отряда были убиты на месте, остальных взяли в плен. Когда варвары на потеху толпе стали рубить пленникам головы, нам удалось бежать. Им известно, что скоро придут норманны, и они торопятся завладеть всей возможной добычей. — Я придвинулся к нему и понизил голос. — Обращаясь к своему войску, военачальник варваров Балдуин заявил, что в нашем городе у него есть агент, который позаботится о том, чтобы открыть для них ворота. Я выяснил, что Балдуин учился в той же школе, в которой монаха научили ненавидеть Византий. Они с монахом наверняка союзники.
К моему удивлению и досаде, Крисафий откровенно посмеялся над этой новостью.
— Твое усердие делает тебе честь, Деметрий, — заметил он снисходительно. — Но ты немного опоздал. Враги императора уже показали себя.
Я кинул взгляд в зал. Не приходилось сомневаться, что император Алексей остался жив и невредим.
— Значит, кровь на полу…
— Дело рук монаха? Нет. Эти большие окна, через которые император наблюдал за ходом битвы, стали соблазнительной мишенью для франков. Одна из пущенных ими стрел угодила в человека, стоявшего рядом с троном.
— Страшно подумать, насколько близки мы были к катастрофе! О какой битве ты говоришь?
В центре зала дородный военачальник произносил страстную речь против варваров, перечисляя совершенные ими ранее нападения на Византийскую империю. Оглянувшись на него, Крисафий ответил:
— Я уже говорил тебе, что варвары показали себя нашими врагами. Это стало более чем очевидно, когда они напали из засады на ваш отряд. Покинув Галату, они прошли по побережью Золотого Рога до стен Константинополя, оставляя на своем пути разграбленные и выжженные деревни. Дворец на берегу Серебряного озера полностью разрушен!
— В Галате тоже мало чего осталось целым.
— Потом они заняли позиции возле стен, — Крисафий махнул рукой в сторону окон, — и начали штурмовать дворцовые ворота, пытаясь поджечь их. Весь день они испытывали прочность нашей обороны, а в это время внутри городских стен мятежная толпа потребовала немедленно начать войну.
— Однако император не уступил? — спросил я, вспомнив слова, сказанные мне стражником.
Глаза Крисафия сузились.
— Пока что нет. Памятуя о святости сегодняшнего дня, он отдал лучникам приказ стрелять поверх голов, а если варвары подступят слишком близко, метить в коней. Враг стучится в наши ворота, а он все еще надеется, что удастся
— Но что, если в этой битве он потерпит поражение? Что, если враг прорвет наши укрепления и ворвется в город? — Увидев, что губы Крисафия складываются в презрительную усмешку, я поспешно закончил: — И как насчет монаха? Ведь он наверняка воспользуется ситуацией для нанесения удара!
Неожиданно Крисафий захихикал:
— Великая пятница — самый подходящий день для принятия мученической кончины. Но не волнуйся за императора: он никогда не остается один, его постоянно сопровождают гвардейцы, члены семьи и сановники. А чтобы открыть ворота вопреки желанию тех, кто их охраняет, одного человека явно мало. Уж если тебя это так тревожит, отправляйся к воротам и стой на страже, если, конечно, не предпочтешь и на этот раз тепло собственной постели.
— Во мне осталось еще достаточно солдатской закалки, и в случае необходимости я могу спать где угодно. Но я беспокоюсь за своих дочерей. Если они станут жертвами беснующейся толпы, я себе этого не прощу.
Крисафий слегка оскалился.
— У каждого человека во дворце есть семьи, Деметрий, и всем этим женам, дочерям и сыновьям придется ждать в своих домах вместе с остальным народом. Неужели ты действительно не соображаешь, что важнее: обязательства перед двумя девочками или долг по отношению к миллионам жителей империи?
Подобного пренебрежения я не мог стерпеть.
— Если империя не способна защитить мою семью, тогда я в ней не нуждаюсь! Мой долг — быть вместе с родными. Ты бы и сам понимал это, если бы не был бесплодным мулом!
Я пожалел о своих словах, едва они вылетели у меня из уст, но после тяжких испытаний прошедшего дня мне трудно было сдержаться и не дать волю чувствам. Щеки Крисафия залила краска гнева, и я не стал дожидаться, пока он взорвется.
— Я отправляюсь на защиту своей семьи. И на твоем месте, Крисафий, я бы не стоял завтра чересчур близко к окнам.
Развернувшись на пятках, я твердым шагом направился к выходу, так и не замеченный раззолоченным обществом, которое продолжало все с тем же пылом обсуждать все те же аргументы. Ни Крисафий, ни гвардейцы не пытались меня остановить, и бронзовые двери закрылись за моей спиной. В подавленном настроении я спустился по лестнице и уже добрался до второго двора, как вдруг позади меня послышались торопливые шаги и чья-то рука легла мне на плечо.
Я обернулся и увидел перед собой красивого молодого человека с приветливым выражением лица. Его далматика, сшитая из ткани тончайшей выделки, была закреплена у ворота фибулой в форме льва, а орнамент тавлиона [33] свидетельствовал о высоком ранге, необычном для человека его возраста.
33
Ромбовидный кусок ткани, нашиваемый на далматику для украшения.
— Прошу прощения, господин Аскиат, — дружелюбно произнес юноша высоким голосом. — Мой господин, император Алексей, увидел, что ты уходишь, и просит тебя остаться во дворце. Он полагает, что завтра ты ему понадобишься.
— Когда я уходил, император был занят проведением военного совета. Как он мог меня заметить?
— У моего господина есть не только уши, но и глаза, и он умеет распределять внимание. Согласен ли ты остаться?
Трудно было устоять против его молодой жизнерадостности, но мною владела сейчас единственная мысль.