Мозес
Шрифт:
Амрам сел в мягкое кресло, раскурил трубку и с многозначительным видом мыслителя стал пускать струйки дыма. «Сомневаюсь, что Мозеса с большой радостью примет семья национал-социалиста» – подумал он.
2.
Стрелки часов перевалили за полдень. Солнце в зените окинуло пламенным взором землю. Город вновь погрузился на самое дно преисподней. Среди замученных зноем грешников шла женщина. В её руках покачивалась прутовая корзинка, покрытая легкой тканью. Взгляд скользил по лицам прохожих и меньше всего женщина хотела встретить знакомых. Она шла, заваливаясь слегка на бок, чтобы не раскачивалась корзина. Наверное, она несла что-то ценное и хрупкое. Женщина оказалась на Т*** штрассе. Улица славилась своими новостройками, как многоквартирными, так и усадьбами. Серый трехэтажный дом внезапно кончался и точно пропасть после него разверзался овраг на пустыре. Посреди каменных построек глухо покрывающих каждый сантиметр
Пустырь окончился, упёршись в добротную каменную стену так же внезапно, как и появился. За высоким забором стоял непоколебимый в своём величии дом в старомодном стиле. Он был похож на замок, с высокой башней и флажком на шпиле. За открытыми воротами простирались тесно насаженные кусты малины по обеим сторонам от дорожки, ведущей ко входу.
Женщина с корзинкой подошла к двери дома. Несколько секунд она колебалась в раздумьях. Серьезный шаг жадно требовал размышлений, как и обычно упорно отсрочивая действие. Но решившись, она поставила корзину и постучала в дверь. Из помещения донеслись неторопливые шаги. Сердце бешено заколотилось словно пыталось переломать все ребра и вырваться прочь из груди. Шаги за дверью приближались, а тревога нарастала. Женщина неожиданно сорвалась с места и убежала, оставив корзину у самого входа. Она едва успела скрыться, как дверь распахнулась и на порог вышла стройная светловолосая женщина в легком домашнем халате. Хозяйка дома осматривала двор голубыми глазами в поисках таинственного гостя, но так никого и не увидела. Она уже собиралась захлопнуть дверь, как вдруг из-под её длинных, аристократично бледных ног донеслись стоны. Светловолосая девушка, затаив дыхание опустилась и скинула ткань. В корзинке лежал ребенок. Он смотрел на неё большими, мокрыми от слёз глазами. Она взяла его на руки и попыталась утешить. Девушка оглядывалась по сторонам, пытаясь обнаружить дарителя, но двор был пуст. Взяв свободной рукой корзинку, блондинка зашла в дом, захлопнув дверь ногой. Мария же, всё видела сквозь трещину в кладке забора. Убедившись, что Селма приняла Мозеса, она побежала домой паковать вещи. Город казался теперь ей расплывшимся за слезами пятном.
Девушка из замка – Селма Мердер, в девичестве Леманн. Она происходила из знатного рода землевладельцев. Но сейчас от прежнего богатства и влияния остался только ветхий особняк и небольшие сбережения в золоте, не подверженные никакой инфляции. Всё это ей досталось от отца, умершего еще до Великой Войны. Именно он лишил род Леманн былого величия. Отец с детства возненавидел село, пашни, фермы, а как только его родители скончались и борозды правления перешли к нему он развалил хозяйство заключая невыгодные сделки и распродавая земли. Он жаждал перебраться в город и апофеозом его бегства стала покупка особняка в Мюнхене. Возможно, он сделал бы бизнес в городе, но скоропостижно скончался вскоре после переезда. Единственному ребенку, Селме, досталось всё наследство отца – дом, земля, счет в банке и долги. Не желая иметь проблемы, она раздала всё то, что задолжал отец, оставив себе лишь дом и небольшие сбережения. Мать же умерла при родах Селмы. Тем не менее, дочь гордилась своим знатным происхождением и часто предавалась воспоминаниями о былых временах, где-то преувеличивая, а где-то просто выдумывая.
После смерти отца Сема немедля вышла замуж. С Вилландом Мердером она встречалась давно, ибо пока был жив отец, они не могли вступить в брак. Потому не для кого их свадьба не стала неожиданностью. При жизни отец надеялся выдать дочь за богатого и благородного, а Вилланд был бедный и безродный. Тем не менее, они были вместе, а запреты только подогревали чувства. И после смерти отца, Селма сменила черное траурное платье на белое свадебное.
Вилланд поселился с женой в её особняке. С тех пор Селма занималась в основном домашними делами, да общалась с подругами. Изо дня в день она с нетерпением ждала мужа с работы и встречала неизменно вкусным, горячим ужином. И брак был почти идеален, если бы не одна проблема. Сколько лет супруги были вместе, ровно столько они пытались завести ребенка. Доктора разводили руками, знахари перепробовали все настои и бальзамы, а колдуны только и твердили о порчах да проклятиях. Супруги всерьез задумались над усыновлением. Зная это Мария оставила ребенка именно им. Однако для Селмы всё выглядело словно какое-то чудо, а не хитрость подруги. Просто потому, что она хотела в это верить.
В комнате на втором этаже дома семейства Мердеров была старинная люлька из дерева. Резные картинки изображали мифических существ и отважных героев старинных сказок. Селма застелила люльку свежими простынями и уложила ребенка. Она смотрела на каждую складочку его тельца и ей казалось, что она знает его уже давно, будто эти черты она уже где-то видела. Но мысли быстро оставили её. Убедившись, что ребенок уснул, Селма подошла к книжной полке и вытащила толстую книгу в кожаной обложке. Золотыми буквами на ней было написано «Библия». Девушка открыла где-то в начала и начала читать вслух.
– Некто из племени Левиина пошел и взял себе жену из того же племени. Жена зачала и родила сына и, видя, что он очень красив, скрывала его три месяца; но не могши далее скрывать его, взяла корзинку из тростника и осмолила её асфальтом и смолою и, положив в неё младенца, поставила в тростнике на у берега реки, а сестра его стала вдали наблюдать, что с ним будет, – Селма пропустила пару стихов и продолжила читать, – И вырос младенец, и она привела его к дочери фараоновой, и он был у неё вместо сына, и нарекла имя ему: Мозес, потому что, говорила она, я из воды вынула его, – Селма закрыла книгу и посмотрела на младенца. – Я назову тебя Мозес, – прошептала она.
3.
Прозвучал гудок и своим рёвом перебил грохот десятков токарных станков. Рабочие оторвались от производства и начали отключать оборудование. Когда гудок стих, в цехе были слышны только голоса людей, не машин.
Пятница. Все спешили: домой, в пивную или к женщине. И в радостной суете грядущего выходного никто не хотел терять ни секунды. Необходимо было как можно быстрее потратить вечернюю зарплату, пока инфляция не превратила обеденное повышение оклада в бесполезные бумажки. Самые отчаянные везли в тележках горы мелких купюр по пять, десять тысяч марок, просыпая сотни тысяч на землю, спешили, только бы успеть обменять деньги на несколько бокалов пива и порцию жаркого. Более продуманные рабочие еще в обеденный перерыв сбегали на рынок и потратили утреннюю зарплату, пока доллар не успел вырасти во второй раз за день, обесценивая кучи бумажных марок. Так продолжалось уже довольно долго, но с каждым днем темп роста инфляции только ускорялся. В начале года буханка хлеба стоила семьдесят семь марок, а летом цена подобралась к полумиллиону. Невозможно было отложить деньги, на что-то накопить. Все честные люди жили одним днём. Иначе было невозможно. Но находились и те, кто ловко манипулировал и пользовался ситуацией наживаясь на инфляции. Если обычный человек в то время был миллионером, то продуманные дельцы владели биллионами и биллионами. Их ненавидели, и им завидовали.
Послезавтра надо быть уже свежим и работоспособным. Выходной давали всего один, но никто на это не жаловался, ибо в стране и так была тотальная безработица и бедность, толкающая некоторых на самоубийство. Наоборот все с гордостью говорили, что работают на самом современном и стабильном производстве Мюнхена, а этим похвастаться могли не многие. Выпускал завод детали для машиностроительного комплекса. Вся продукция уходила на экспорт за границу, а спонсировался завод инвесторами иностранцами, но об этом обычно не вспоминали – не патриотично. А патриотизм кипел в умах почти что каждого, и многие пытались направить эту энергию в разной политической деятельности. Под одной крыше завода работали коммунисты, национал-социалисты, демократы. И каждый считал себя единственно истинным патриотом Германии, точно знающий, как возродить страну из краха Версальского мира. Но во время работы все должны были позабыть разногласия, и потому нацист подавал металлическую болвану коммунисту, а демократ-механик помогал с заклинившим станком обоим. Но как только рабочий день заканчивался, они вновь становились непримиримыми соперниками. Едва выйдя за территорию завода некоторые начинали выяснять отношения. Но самые ожесточенные бои происходили если, не приведи господь, пути их пересекались во время демонстраций на улицах города. Выступая под своими знаменами, выкрикивая лозунги, они превращались из отдельных людей в единые организмы, ведомые идеей.
Вилланд Мердер: высокий, худой мужчина с небольшими, словно прищуренными серыми глазами, токарь из второго цеха не был исключением. Несколько дней в неделю он снимал серую робу, облачался в коричневую рубашку и повязывал на руку красную ленту со свастикой. В свободное от работы время, так, как если бы это было его хобби он выступал на стороне штурмовых отрядов, занимался пропагандой и удовлетворял свою потребность в политической деятельности.
Вилланд спешил домой чтобы перекусить и отправиться на пятничное собрание штурмовых отрядов. Чаще всего такие встречи плавно перетекали в пьянку, утоляя не только жажду патриотизма, но и веселья. Напившись, они распевали гимны и кричали лозунги. И от того, даже досуг приобретал идейную окраску.
Вилланд вышел за территорию завода и прыгнул в отходящий от остановки трамвай. Каждый день он опаздывал всего на несколько секунд и, привыкнув, запрыгивал в едущий трамвай с легкостью циркового артиста. Он снял фуражку приветствуя кондуктора и пассажиров. Всех он знал в лицо, но ни с кем знаком не был. Те же люди ездили этим маршрутом изо дня в день, но дальше третьей остановки появлялись незнакомцы, а на пятой Вилланд выходил из транспорта.
Он шел привычным маршрутом к дому предвкушая по обыкновению вкусный ужин, после чего планировал отправиться на собрание штурмовиков в пивную. На протяжении последнего времени так всё и было, но только не в этот вечер.