Может быть, найдется там десять?
Шрифт:
Послание мое состояло лишь из нескольких слов. Странно, что сигналы обратной связи так до меня и не дошли. Я попытался нашарить каналы моих друзей, но тщетно. Тому могло быть несколько причин, не вызванных чьим-то противодействием, так что бить тревогу было рановато. Но сидеть тут и ждать у моря погоды выглядело неоправданной потерей времени. Нужно было, самое малое, найти какую-то крышу. Интересно, нельзя ли как-то устроиться тут, на вокзале? Мы ведь сюда ненадолго, люди мы неприхотливые, можем и на скамеечках переночевать…
4
Я поднялся наконец с изрядно надоевшей скамейки, мимолетно порадовавшись тому, что дождь наконец закончился. Не знаю, надолго ли: тучи по-прежнему висели низко и были явно, как говорится, в интересном положении.
Мне было совершенно все равно, куда идти: направо или налево, на север или юг. Я на миг задержался. Мимо пробежала собака мелкой рысью; ее почти совершенно цилиндрическое тело, если не смотреть на быстро-быстро семенящие ноги, как бы летело по идеальной прямой, нимало не колеблясь. Может быть, она для того тут и появилась, чтобы указать мне направление?
Я вышел из-под навеса. Оставаться тут дальше означало бы зря мозолить глаза хотя бы тому же полицейскому; люди, чьей задачей является следить за порядком, в любом населенном мире размышляют, в общем, одинаково. Все попадающие в поле зрения стражей порядка сразу же определенным образом классифицируются, относятся к какой-то знакомой и понятной части населения – исходя из их поведения. И в какой бы части Мироздания ты ни находился, если твое поведение не укладывается в один из стереотипов, ты сразу же попадаешь в категорию подозреваемых. У полицейского немедленно возникает желание разобраться с тобой, узнать, кто ты и зачем, убедиться в том, что твоя необычность лишь кажущаяся и на самом деле ты не представляешь никакой опасности, или, наоборот, решить, что подозрения обоснованны и тебя следует, самое малое, задержать до выяснения.
Так что размышлять мне было особо некогда, нужно незамедлительно что-то предпринять, чтобы стать тут своим, не вызывающим никаких подозрений – и при этом оставаться если и не на вокзале (если не получится), то где-то в этом районе, потому что именно сюда должны прибыть все мои друзья. Что же я могу сделать прямо сейчас, сию минуту? Снова он глядит на меня, медленно поворачивается, идет ко мне…
Глава 2
1
Уве-Йорген Риттер фон Экк незаметно для самого себя погрузился в невеселые размышления. Это свойственно людям действия, когда именно действия им не хватает, когда в жизни теряются ориентиры и вещи, только что ясные и понятные, вдруг становятся туманными, неопределенными, как если бы ты вдруг оказался в слепом полете, управляя самолетом, не оснащенным необходимыми для этого приборами. Когда перестаешь понимать, где земля, где горизонт, где твой ведомый и где – возможный противник…
И возникает вопрос, самый простой и очень насущный: а зачем я вообще здесь? И еще проще: а зачем – я?
А где я хотел бы быть сейчас? Дома? Но где мой дом? Muenchen, Bayern, Deutschland, die Erde? Я был там совсем недавно и – честное слово – нигде не чувствовал себя до такой степени чужим, как там. Не помню даже, какой там у них – у нас? – век. Даже климат, по-моему, изменился. Мне стало казаться, что я где-нибудь на юге Франции, как в начале сорок первого, когда мы…
Пустые воспоминания. Они больше не греют.
Кто я? Кто такие – все мы? Что у нас общего?
Планета Земля – но мы ей больше не нужны. Хотя бы потому, что мы там давно мертвы. У меня там нет даже потомков: не успел вовремя обзавестись.
Если есть дети – значит, ты обладаешь, самое малое, одной целью: сохранить их, вырастить, продолжить род…
А если нет – нужна другая цель. Мне казалось, что она есть – у меня, у каждого из нас, – пока здесь, на Ассарте, шла война. Почему я не погиб на ней? Я оказался бы теперь напарником иеромонаха Никодима, человеком Космоса, космитом. Но лучше ли это? Не знаю, не пробовал. Вернее, мне не позволили – тогда, когда я был сбит, – но об этом не хочется вспоминать. Никодиму что: он с людьми Высших Сил общается запросто, приучен чуть ли не с детства. Но мы, военные, так не умеем. Слишком далека наша профессия от того, чего хотят они. Наше восприятие мира проще и действенней.
Экипаж понемногу распадается, я чувствую. Капитан куда-то исчез. Что делать мне? Создать межзвездный легион, что ли? Предлагать услуги всем, кому они потребуются? Не даром, конечно. Кстати, и деньги заведутся, а то без них не очень-то… Властелин нас еще как-то кормит, но это, чувствуется, ненадолго.
Или как следует напиться? Но это ведь не выход.
Мы больше никому не нужны. Никому – значит, и самим себе.
И, следовательно…
– Риттер фон Экк!
Рыцарь вскочил. Не размышляя: сработал рефлекс при звуках командного голоса, прозвучавшего, впрочем, лишь в его сознании.
– Zum Befehl!
– Узнаешь меня?
– Так точно, Мастер!
– В отсутствие капитана командуешь экипажем ты.
– Я готов!
– Ставлю задачу: любым способом в полном составе достигнуть мира Альмезот. Там передашь командование капитану. Он разъяснит дальнейшую задачу. Вопросы есть?
– Дело серьезное? Какова численность противника?
– Миллиардов шесть-семь.
Рыцарь улыбнулся:
– Благодарю за доверие, Мастер.
Уве-Йорген проговорил, как и полагается командиру, – медленно, строго, весомо:
– Мастер сказал ясно: прибыть в полном составе. А из нашего списочного состава Пахарь никогда не исключался. Однако я не вижу его среди нас. И я не осмелюсь доложить капитану, что распоряжение Сил не может быть выполнено. То, что у иеромонаха нет физического тела, вовсе не значит, что он освобожден от обязанностей члена экипажа. Кто-нибудь думает иначе?