Мрачные ноты
Шрифт:
— Вы, мистер Марсо. Вы беспокоите меня.
Уже лучше. Я хочу, чтобы она кормила меня своей честностью, при этом дрожаще дыша.
— Объясните, что вы имеете в виду.
Она кивает, будто призывает себя к мужеству.
— Вы умный, строгий, как и другие учителя, но с вашим методом и темпераментом грубого ч.. — Поджимает губы.
— Ругательства допускаются в моем классе, мисс Вестбрук. — Я прищуриваюсь. — До тех пор, пока они используются в конструктивной манере.
Она отвечает мне тем же взглядом.
—
Получается, она все-таки думала о члене.
— Приведите пример моего предполагаемого поведения, и я решу, насколько оно конструктивно.
В ошеломлении она открывает рот.
— Как насчет того, когда мы были в холле? Когда я рассказала вам о своем финансовом положении, и вы... вы улыбались?
Черт, это было заметно?
Я не могу рассказать ей, что улыбнулся, потому что из-за ее уязвимости мой член встал по стойке смирно и затвердел, будто гребаный камень. Но я могу ответить ей честно.
— Вы правы. Я ошибался и прошу прощения. — Поднимаю со стола папку и пролистываю распечатки. — Давайте обсудим ваши обстоятельства.
Сканирую страницу биографии и убеждаюсь, что она живет в Треме. Пропуская резюме ее исключительных баллов GPA и SAT, цепляюсь за факты, о которых больше всего забочусь.
Дата рождения?
Весной ей исполнится восемнадцать.
Родители?
Уильям Вестбрук. Погиб.
Лиса Вестбрук. Уволена.
Это объясняет ее нехватку средств, но не то, каким образом она оплачивает обучение в частной школе. Погодите…
Я возвращаюсь к имени ее отца.
— Уильям Вестбрук?
Ее глаза закрываются. Я возвращаюсь на страницу, пытаясь соединить детали. Вестбрук, мертвый, из Трема, дочь играет на пианино…
Господи, не могу поверить, как я раньше не догадался.
— Ты дочь Уильяма Вестбрука?
Ее глаза горят ярко, открыто, обнадеживающе, как улыбка.
— Вы слышали о нем?
— Я вырос в Новом Орлеане, дорогуша. Каждый, кто отсюда, слышал о фортепианном баре Уилла.
Она прячет взгляд, и улыбка смягчается на губах.
— Говорят, что это крутое место. Туристам нравится.
Она говорит об этом месте, будто никогда не была там, что противоречит образу, который имеется в моей голове, когда она часами сидит за столь известным фортепиано Уилли, мечтая достичь его таланта.
Я упираюсь локтями в стол, наклоняясь ближе.
— Разве вы не проживаете поблизости? Вы никогда не были там?
Девушка в удивлении приподнимает брови.
— Этот бар предназначен для совершеннолетних. Мне туда не попасть.
Я пытаюсь справиться с замешательством.
— Вы не посещаете его, когда он закрыт, для развития бизнеса? Он все еще принадлежит вашей семье, верно?
Кроме того, в папке говорится о безработице ее матери.
Взгляд Айвори упирается в колени.
— Папочка продал бар, когда мне
Я раздражаюсь, когда не могу заглянуть в ее глаза.
— Смотрите на меня, когда разговариваете.
Она мигом поднимает голову, отвечая тихим, пониженным тоном голоса.
— Новый владелец сохранил название и позволил папочке продолжать играть на пианино до тех пор, пока…
Пока не вспыхнула в баре драка и не были произведены выстрелы, в то время как Уилли поймал одну в грудь, пытаясь усмирить драчунов.
Должно быть, на моем лице написано о том, что я знаком с историей, потому как она произносит:
— Вы знаете, что тогда произошло.
— Это было во всех новостях.
Сглатывая, она кивает.
Смерть Уилли привлекла обширное внимание. Мало того, что он был белым джазовым пианистом в черном районе, он также был обожаемый и уважаемый обществом. Его бар приносит огромный туристический доход в Треме. Из того, что я слышал, его популярность держала окружающий бизнес на плаву в течение многих лет.
Я особенно помню, как смотрел телевизионные сообщения о его убийстве, когда приезжал в Новый Орлеан — этот конкретный визит домой был ключевым моментом в моей жизни. Это было... четыре года назад? Я только что получил степень магистра Леопольда и подумывал о том, сохранить ли свою преподавательскую работу в Нью-Йорке или искать работу ближе к моему родному городу.
На той же неделе я принял предложение о работе в Шривпорте. И встретил Джоанн.
Тогда мне было двадцать три, а Айвори тринадцать, когда убили ее отца.
Она сидит напротив меня тихо и настороженно. По мере того, как продолжается тишина, проявляется небольшое изменение в ее позе, девушка вся сжимается и становится еще меньше. Она теребит нитку на рукаве, тем самым привлекая мое внимание к пошиву рубашки, и там, где расползаются швы. На ней старая, дешевая или поношенная одежда. Скорее всего, и то, и другое.
На ее загорелом лице нет следов макияжа. Никаких колец, браслетов или украшений. И аромата духов. Она, конечно, не нуждается во всем этом, чтобы быть красивой. Ее естественная красота затмевает красоту любой женщины, на которую я обращаю внимание. Но не поэтому она не пользуется косметикой.
Я не стану притворяться, что понимаю, каково это жить в бедности, не говоря уже о том, чтобы потерять родителя, как это произошло с ней. Мой отец — успешный медик, а мать ушла на пенсию, будучи проректором и деканом Леопольда. Когда после колледжа я вернулся в Луизиану, они переехали ко мне, чтобы находиться рядом с единственным сыном. Их любовь и поддержка для меня так же надежны, как и их материальное состояние, и тот факт, что они богаты — слабо сказано. У семьи Марсо патент на деревянные крепления, используемые в роялях. Я обеспечен на всю жизнь, как и мои дети, и их дети, и так далее, пока производят фортепиано.