Мрачный Жнец (перевод Н.Берденникова под ред. А.Жикаренцева)
Шрифт:
Огромное бесформенное облако Жизни надвигалось на Плоский мир – так вода угрожающе накатывается на плотину с закрытыми шлюзами. После того как Смерть перестал забирать жизненную силу, ей было некуда больше податься. То тут, то там Жизнь проявлялась странными явлениями полтергейста, подобными вспышкам молнии перед страшной грозой.
Все существующее жаждет жизни. Жизненный цикл – это двигатель, который приводит в движение великие насосы эволюции. Все стремятся забраться на это дерево как можно выше, цепляются когтями, хватаются щупальцами, ползут от ветки до ветки, пока
Все существующее жаждет жить. Даже то, что нельзя назвать живым, – оно тоже жаждет. Существа, которым присуще нечто вроде поджизни, метафорической жизни или полужизни. И сейчас внезапное потепление пробудило к жизни неестественные и экзотические цветы…
Маленькие шарики, которыми торговал Достабль, – все-таки в них что-то было. Возьмешь их, потрясешь и любуешься, как кружатся крошечные сверкающие снежинки. А потом ты приносишь их домой, кладешь на каминную полку…
И начисто забываешь о них.
Отношения между Университетом и патрицием – абсолютным правителем Анк-Морпорка и во многом великодушным диктатором – были сложными и таинственными.
Волшебники считали, что, будучи служителями высшей истины, они не должны подчиняться светским законам города. А патриций говорил, что так-то оно так, но они, черт побери, должны платить налоги, как и все прочие городские жители.
Тогда волшебники намекали, что как последователи света мудрости они совсем не обязаны хранить верность смертному человеку. А патриций заявлял, что это тоже правильно, но они обязаны платить городской налог двести долларов с головы в год, причем платить его ежеквартально.
В ответ волшебники указывали, что Университет стоит на волшебной земле и, соответственно, обложению налогами не подлежит, а кроме того, невозможно обложить налогами знания. Но патриций утверждал, что это очень даже возможно. И налог составляет двести долларов с головы. Ну а если проблема в голове, ее можно легко устранить простым усекновением.
Волшебники говорили, что во всем цивилизованном мире с волшебников не берут налогов. Патриций же уверял, что цивилизованность – это понятие относительное, и даже самого цивилизованного человека можно разозлить.
Волшебники напоминали, что они все-таки волшебники, а потому им положены льготы.
Патриций отвечал, что, если бы не эти самые льготы, он бы с ними не разговаривал. Просто потому, что они бы уже не могли говорить.
Волшебники вспоминали, что когда-то давным-давно, кажется в век Стрекозы, был такой правитель, который пытался диктовать Университету, как нужно себя вести. Патриций может прийти и посмотреть на него, если хочет. Патриций сказал, что так и поступит. Рано или поздно он заглянет полюбоваться на диковинку. Причем его солдатам тоже будет интересно посмотреть.
В конце концов стороны пришли к соглашению, что волшебники, конечно, не должны платить налоги, но будут тем не менее делать пожертвования в городскую казну в размере, скажем, двести долларов с головы – все на сугубо добровольной основе, без обид, ты – мне, я – тебе, деньги будут использованы исключительно в мирных и экологически приемлемых целях.
Это динамичное противостояние двух могущественных блоков делало Анк-Морпорк
9
Много песен сложено об этой шумной столице, и, конечно, наиболее популярной является «Анк-Морпорк! Анк-Морпорк! Как славно, что тебя назвали Анк-Морпорк!». Однако другие люди отдают предпочтение таким народным мелодиям, как «Увези меня из Анк-Морпорка» и «Я возвращаюсь в Анк-Морпорк, о горе», а также старинной «Почему, Анк-Морпорк, я болею тобой?»
Старшие волшебники нечасто бродили по так красочно расписанным в «Дабро пажаловаться в Анк-Морпоркъ» оживленным центральным улицам и уединенным переулкам города. Но даже волшебники поняли, что происходит нечто странное. Не то чтобы булыжники никогда не летали по воздуху – просто обычно их кто-то бросал. В нормальных условиях камни сами собой в воздух не взмывают.
Распахнулась дверь, и на улицу вышел костюм, сопровождаемый парой пританцовывающих сзади ботинок; в нескольких дюймах над пустым воротником парила шляпа. За костюмом бежал тощий мужчина, пытавшийся прикрыть второпях схваченной фланелькой то, что, как правило, надежно спрятано в штанах.
– А ну назад! – орал он вслед скрывающемуся за углом костюму. – Я еще должен за тебя семь долларов!
На улицу вылетела вторая пара штанов и поспешила за костюмом и его хозяином.
Волшебники сбились в кучу, напоминавшую испуганное животное с пятью остроконечными головами и десятью ногами. Заговорить первым никто не решался.
– Это просто поразительно! – сказал наконец аркканцлер.
– Гм-м? – откликнулся декан, подразумевая, что лично он частенько наблюдает куда более поразительные явления и повышенное внимание аркканцлера к самостоятельно бегающей одежде – поведение, недостойное настоящего волшебника.
– Я не о том. Немногие портные добавляют к семидолларовому костюму лишнюю пару штанов.
– О, – поразился декан.
– Если он промчится мимо еще раз, попытайся поставить ему подножку, чтобы я успел рассмотреть ярлычок.
Из верхнего окна появилась простыня и, хлопая краями, взвилась над крышами.
– Знаете, – нарочито спокойным, безучастным тоном произнес профессор современного руносложения. – По-моему, магией здесь и не пахнет. Я не чувствую никакого волшебства.
Главный философ копался в бездонных карманах своей мантии. Оттуда доносились лязг, подозрительные шорохи, а иногда чей-то хрип. Наконец волшебник выудил темно-синий стеклянный кубик с циферблатом на одной из граней.
– И ты носишь это в кармане? – удивился декан. – Такой ценный прибор?
– А что это? – спросил Чудакулли.
– Невероятно Чувствительный Волшебно-Измерительный Прибор, – пояснил декан. – Измеряет плотность магического поля. Чудометр.
Главный философ с гордостью поднял кубик и нажал кнопку на боковой грани.
Стрелка на циферблате вздрогнула, но тут же опять замерла.
– Видите? – спросил главный философ. – Обычный естественный фон, не представляющий для людей никакой опасности.