Мрачный Жнец (сборник)
Шрифт:
– Никогда не слышал ни о чем подобном, – признался он. – И при чем здесь жизненные силы?
– Вот этого я не знаю. Вообще-то, сейчас не сезон. Понятия не имею, откуда они взялись.
Пол снова задрожал. Половицы, которые прикрывали скромные сбережения Сдумса, заскрипели и дали ростки.
– Что значит «не сезон»? – спросил Сдумс.
– Обычно жизненные силы проявляются весной, – ответил голос из-за двери. – Они-то и выталкивают из земли нарциссы и все такое прочее.
– Ничего себе… – зачарованно произнес Сдумс.
– А я думал, что
Сдумс посмотрел на свою шляпу. Похороны и рытье туннелей не прошли для нее даром – впрочем, после почти ста лет беспрерывной носки ее вряд ли можно было принять за эталон шляпы от кутюр.
– Учиться никогда не поздно, – наконец сказал он.
Наступил очередной рассвет. Петушок Сирил заерзал на насесте. В полумраке светились написанные мелом слова. Петушок сосредоточился. Сделал глубокий вдох.
– Ху-ка-ле-ху!
Теперь, когда проблема памяти благополучно разрешилась, оставалось только разобраться с дислексией.
Высоко в горах дул сильный ветер, нестерпимо палило низко висящее солнце. Билл Двер шагал взад-вперед вдоль рядов сраженной травы, словно челнок по зеленой ткани.
Он не помнил, чувствовал ли когда-нибудь ветер и солнечное тепло. Наверняка он их чувствовал. Чувствовал, но не переживал. В грудь тебе бьет ветер, сверху жарит солнце… Так переживается ход Времени. Время подхватывает и уносит тебя вслед за собой.
В дверь амбара робко постучали.
– ДА?
– Эй, Билл Двер, спустись-ка сюда.
В темноте он нащупал ступеньки, осторожно спустился и открыл дверь.
Госпожа Флитворт загораживала ладонью огонек свечи.
– Гм, – выразилась она.
– ПРОШУ ПРОЩЕНИЯ?
– Если хочешь, можешь зайти в дом. На вечерок. На ночь, конечно, тебе придется вернуться в амбар. Просто… У меня там в камине горит огонь, так все уютно, а ты здесь мерзнешь в одиночестве…
Билл Двер никогда не отличался способностью читать по лицам. Раньше ему это было не нужно. Поэтому сейчас он таращился на робкую, встревоженно-умоляющую улыбку госпожи Флитворт, как павиан пялится на Розеттский камень, пытаясь разобрать смысл написанного там.
– БЛАГОДАРЮ, – наконец изрек он. Госпожа Флитворт зашаркала прочь.
Когда Билл вошел в дом, на кухне ее не было, и он двинулся по узкому коридору, ориентируясь на шорохи и скрипы. Госпожа Флитворт стояла на карачках и судорожно пыталась развести в камине огонь. Билл тихонько постучал по открытой двери, и она смущенно подняла глаза.
– Не хотела тратить спичку для себя одной, – неуверенно пояснила она. – Присаживайся. Я заварю чай.
Сложившись пополам, Билл втиснулся в одно из узких кресел рядом с камином и оглядел комнату.
Комната была не совсем обычной. Каковы бы ни были ее функции, проживание в их число явно не входило. Центром всей активности на ферме являлась пристроенная к дому кухня, тогда как эта комната больше всего напоминала мавзолей.
Вопреки общепринятому мнению, Билл Двер не был знаком с похоронным убранством помещений.
Он занимался отделением зерен души от плевел бренного тела. И этот процесс завершался задолго до каких-либо обрядов, представляющих собой, если смотреть в суть, почтительную форму удаления ненужных отходов.
Но эта комната выглядела точно гробница царей. Царей, которые попытались забрать с собой абсолютно все.
Билл Двер сидел, положив ладони на колени, и внимательно осматривал комнату.
Во-первых, всякие безделушки. Совершенно немыслимое количество заварочных чайников. Фарфоровые собачки с выпученными глазами. Подставки для тортов странного вида. Разнообразные статуи и цветастые тарелки с надписями типа «Падарок из Щеботана, Долгой Жызни и Счастья». Все плоские поверхности были чем-то заняты, причем в расположении тарелочек и фигурок соблюдались принципы полной демократии. Так, весьма ценный старинный серебряный подсвечник соседствовал с расписной фарфоровой собакой с костью в пасти и выражением абсолютного идиотизма на морде.
Стены были завешаны картинами. Преобладающим цветом был грязный, и почти на всех полотнах изображался унылый скот, стоящий на затянутом туманом болоте.
Все эти украшения буквально погребли под собой мебель – что, впрочем, не было такой уж большой потерей. За исключением двух стульев, стонавших под бременем огромных кип разнообразных салфеточек, меблировку комнаты вряд ли можно было использовать в каких-либо практических целях. Повсюду призрачно маячили хлипкие столики. Пол устилали лоскутные половики. Кому-то явно нравилось делать лоскутные половики. И запах… Он довлел, безраздельно властвовал, царственно витал…
То был запах долгих, унылых дней.
На буфете, сплошь закутанном в кружевные салфеточки, стояли три сундука: в центре – большой, по сторонам его – сундучки поменьше. «Вероятно, те самые пресловутые сокровища», – подумал Билл.
И тут он услышал тиканье.
На стене висели часы. Кому-то когда-то пришла в голову идея сделать часы в виде совы. Маятник качался, и глаза совы смотрели то туда, то сюда. Это, видимо, показалось очень смешным создателю часов, явно страдавшему от недостатка развлечений. Спустя некоторое время ваши глаза начинали бегать в унисон с совиными.
Госпожа Флитворт на некоторое время вышла и вернулась в комнату с полным подносом в руках. Тут же началось алхимическое действо – быстрыми движениями госпожа Флитворт заваривала чай, намазывала маслом ячменные булочки, раскладывала печенье, не забыла даже аккуратно повесить щипцы на сахарницу…
Наконец все было сделано, и госпожа Флитворт опустилась в кресло рядом с Биллом.
– Ну… правда красиво? – тихонько произнесла она. Голос ее звучал чуть хрипло, словно последние двадцать минут она провела в состоянии сна.