Мрак под солнцем
Шрифт:
Во время работы в правительстве он пользуется неизменной симпатией главы правительства Петру Грозы, также отсидевшего при Антонеску несколько лет в тюрьме. В тридцать шесть лет Николае Чаушеску становится самым молодым секретарем ЦК партии, а через год избирается членом Политбюро. Когда спустя десять лет умрет Георгиу-Деж, Чаушеску будет самым достойным и самым лучшим кандидатом на должность руководителя партии и государства.
Но это было так давно, в шестьдесят пятом. Уже через девять лет он становится Президентом, и начинается неуклонный процесс перерождения, обусловленный неограниченной личной властью, неподконтрольностью никаким законодательным органам, формальностью
Если бы все можно было вернуть лет на двадцать назад, подумал вдруг Чаушеску. Может, он не сделал бы таких явных ошибок. Впрочем, разве мало пользы он принес своему народу? Разве не он сумел полностью погасить весь иностранный долг, сделав Румынию одной из немногих стран в мире с полностью выплаченным национальным внешним долгом? Разве этого одного мало, чтобы потомки поставили ему памятник? Разве мало он заботился о процветании собственного народа, о его культуре, науке, здравоохранении?
И такая черная неблагодарность людей. Впрочем, сам став циником за годы своего правления, он и не ждал особых благодарностей от своего народа. При взаимном согласии они всего лишь соблюдали баланс интересов друг друга, и этого было вполне достаточно. А теперь вдруг начались эти события в Трансильвании, перекинувшиеся затем на Бухарест.
Раздался еще один звонок. На этот раз звонил помощник.
— В чем дело? — спросил очень недовольным голосом Чаушеску.
— К вам звонит генерал Стэнкулеску, заместитель министра обороны. Товарищ Президент, он просит срочно соединить его с вами.
— Хорошо, — разрешил он. Стэнкулеску был одним из самых образованных генералов в румынской армии, владел пятью языками, был достаточно популярен в народе.
— Товарищ Президент, — раздался взволнованный голос генерала, — в столице начались вооруженные столкновения. Сотрудники органов безопасности стреляют в безоружный народ. Люди начинают строить баррикады. В таких условиях возможны любые антиправительственные действия. Армия не может брать на себя ответственность за действия сотрудников «секуритаты».
— Что вы предлагаете? — спросил Чаушеску. «Почему они начали стрелять? — вдруг подумал он. — И микрофоны на митинге так некстати не работали».
— Вам нужно покинуть Бухарест, — твердо сказал вдруг генерал, — это единственно возможная и вынужденная мера. Других вариантов я не вижу. Иначе — восставший народ пойдет брать штурмом ваше здание.
«Как он осмелел, — подумал Чаушеску. — Проклятый Горбачев, это все его эксперименты». Но он ничего не сказал.
— Вы меня слушаете? — тревожно спросил генерал. — Что нам делать?
— Не знаю, — Чаушеску сжал губы,
— Нет, — отрезал безжалостно генерал, — это мнение вооруженных сил. Мы не будем стрелять в народ. Армия останется в казармах.
— Хорошо, — принял решение Чаушеску. Может, он и прав, оставаться в Бухаресте не имеет смысла. Нужно вылететь в провинцию и там организовать подавление этого мятежа. В столице всегда было много горячих голов — студентов, рабочих, этих преподавателей-интеллигентов.
— Я пришлю вертолеты, — сказал с облегчением генерал. Президент, не попрощавшись, положил трубку и только сейчас вспомнил о своей супруге. Он невольно поморщился: теперь предстоит еще тяжелый разговор и с ней. Как много неприятностей за один день.
Глава 5
Если бы Бернардо сам не встречался с Инес Контрерас в Толедо, он никогда не поверил бы в возможность подобной игры со стороны женщины. Как и было обусловлено, он стоял у стойки информационного бюро, когда сзади раздался счастливый голос Инес, закричавшей на весь зал:
— Гильермо!
Подобная экспансивность испанцев была обычным явлением. И если в Англии или Швеции такая эксцентричность встретила бы единодушное молчаливое осуждение, то в Испании все воспринималось как должное, громкие крики и радостные объятия были непременным атрибутом всех встреч и проводов в иберийских аэропортах.
Он еще не успел прийти в себя, когда увидел рванувшуюся к нему женщину и почувствовал на своих губах ее неожиданно горячий поцелуй. Ничего не соображая, он даже не сумел достойно ответить. А когда попытался, Инес уже отталкивала его от себя, глядя насмешливыми, озорными глазами. На ней был серый брючный костюм и платок от Нины Риччи. Бернардо неслышно выругался. Он даже не думал, что с Инес возможен такой поворот. Вчера она была уверенной в себе, сухой и сдержанной женщиной. Сегодня она буквально искрилась счастьем. «Хорошо, что я не женат, — впервые в жизни подумал Бернардо. — В каждой женщине умирает актриса».
К ним подошел высокий мужчина, мрачно наблюдавший сцену встречи молодоженов. Он неприязненно посмотрел на Бернардо, но сохранял молчание, не подходя ближе чем на пять шагов.
— Познакомьтесь, это мой муж Гильермо, а это мой друг, о котором я тебе столько рассказывала, — Альфредо Баррос.
— Рад познакомиться, — протянул руку Бернардо. Его рука повисла в воздухе. Секунду, другую.
— С приездом, — наконец сказал Альфредо, протягивая свою руку и сжимая ладонь Бернардо в своем стальном пожатии.
«С этим типом мне придется еще столкнуться», — раздраженно решил Бернардо. Только ревнивых любовников ему и не хватало.
— Пойдем в машину, — взяла за руку Бернардо его «супруга».
Почему нельзя было придумать что-нибудь получше, злился Бернардо. Можно было послать с ним кого-нибудь из Москвы. Одну из тех готовых на все женщин, которые учились с ним на специальных курсах у «Чиновника». Он помнил метиску Ирину из Ташкента. Она была узбечкой по отцу и русской по матери и выделялась вызывающей восточной красотой, пышными волосами и стройностью настоящей русской красавицы. Ее коричневые, с желтым отливом глаза привлекали всех находящихся в их группе парней. Но она отдавала предпочтение всем и никому. С каждым по очереди Ирина исправно встречалась, не отказывая практически никому. Но и только. Получить от нее нечто большее, чем встреча в постели, было невозможно. Однажды Бернардо, не выдержав, спросил об этом у Ирины после их очередной встречи.