МРАКОБЕС: CВОРА ПРОПАЩИХ
Шрифт:
– Но сначала верни себе невинность, – сказал он.
– Ты обещаешь? – И вскинула глаза.
– Да. Если ты действительно переспишь со служителем Божьим.
Капитан повернулся к Иеронимусу, которого все это время демонстративно не замечал, и впервые за вечер посмотрел ему в глаза.
– Наш капеллан тебе подойдет?
Женщина наконец решилась взглянуть на монаха.
– Да… если у него есть все, что у других мужчин.
– Вы ведь не откажете бедной девушке, святой отец? – чрезвычайно вежливо спросил капитан у
– Не оторвали, – сказал Иеронимус, еле заметно улыбнувшись.
– Ну так сделай любезность Хильдегунде. Посмотри, какая она славная да хорошенькая. И безотказная, можешь поверить.
Капитан взял женщину за плечо и сильно дернул за ворот платья, открывая маленькие острые груди. Иеронимус протянул руку и коснулся их ладонью – осторожно, как будто боялся уколоться.
Агильберт следил за ним, едва не облизываясь.
– Сколько на тебя гляжу, святой отец, столько удивляюсь, – заметил он. – Впервые встречаю такого монаха.
– Мне нравится твоя подружка, – сказал монах. – Она благочестива и набожна. Почему бы не помочь ей ступить на путь добродетели?
Все присутствующие снова захохотали, но Агильберт заметил, что Иеронимус говорит вполне серьезно, и потому даже не улыбнулся.
Монах неторопливо снял рясу и остался в чем мать родила. Оказался он крепкого тяжеловесного сложения, с намечающимся брюшком.
Капитан смерил его взглядом с ног до головы, одобрительно хмыкнул и сдернул с девицы юбку одним быстрым движением.
Женщина тихо ахнула, прикрылась рукой.
– Что… прямо здесь? – спросила она в ужасе.
– Почему бы нет? Я должен видеть, что святой отец выебал тебя по всем правилам. Нет ничего проще, чем поболтать наедине, а потом сказать, что дело сделано. За что я отдаю денежки? За то, чтобы ты прочитала «отче наш» в компании отца Иеронимуса? Нет, пусть уж все по-честному.
Остальные одобрительно загудели.
– Но… увидят, – пролепетала Хильдегунда.
Капитан рассмеялся.
– Когда ты валишься на солому со мной или с кем-нибудь из моих молодцов, Бог все равно видит тебя, куда бы ты ни скрылась, – сказал он назидательно, точно цитируя проповедь. – Так какая разница, увидят ли тебя при этом люди?
С этими словами он подхватил Хильдегунду на руки и уложил на стол, голой спиной в пенные пивные лужи.
Женщина уставилась в низкий потолок, неподвижная, как доска. Живот ввалился, точно приклеился к спине, подбородок и груди выставились наверх.
На мгновение Иеронимусу показалось, что сейчас пирующие солдаты начнут откусывать от нее по кусочку, но тут Агильберт подтолкнул его к девушке.
– У ней там зубы не растут, – сказал он, – не бойся, отец Иеронимус.
Монах встал ногами на скамью, перебрался на стол. Постоял на коленях над распростертой женщиной, вздохнул и осторожно лег на нее.
В трактире загремели пивные кружки. В такт орали солдаты:
Eins, zwei – Plunderei!Когда они в пятый раз дошли до
Sieben, acht – gute Nacht…женщина глубоко вздохнула и обняла монаха за шею. Иеронимус поцеловал ее в лоб, как ни в чем не бывало встал. Обтерся. От пива отказался. Невозмутимо нагнулся за своей одеждой.
– Доброй ночи, – сказал он собутыльникам и вышел за дверь под рев поздравлений.
Женщина села на столе, подгребла под голое бедро деньги, плюнула в сторону Агильберта.
– Ты порвал мое платье, – сказала она.
– Другое купишь, – отозвался рыжий. – Ты теперь богата, сучка.
– Порвал платье, – повторила она. – Как я уйду отсюда?
– Как пришла, – сказал капитан. – Забыла, в какой канаве я тебя нашел?
– Не забыла, – сказала Хильдегунда с ненавистью.
Кое-как натянула на себя юбку, приладила на груди порванный лиф.
– Я ничего не забываю, – добавила она и аккуратно сложила монеты в кошель, не оставив и тех, что валялись на полу.
– Потише, а то выебу, – пригрозил капитан. – Еще слово, и пустим тебя по кругу. Пропадет тогда твоя невинность. Где еще найдешь такого сговорчивого монаха?
Женщина повернулась и вышла в ночную темноту. Постояла, пока привыкнут глаза, прижала юбку к бедрам, чтобы не хлопала на ветру. Разглядев поблизости темную фигуру, испугалась.
– Это я, – проговорил мужской голос, и она узнала Иеронимуса. – Не бойся. Он много денег дал тебе?
– Не твое дело.
Монах пожал плечами.
– Смотри, чтобы Агильберт наутро не передумал.
– Я умею постоять за себя, – заявила Хильдегунда.
– Не сомневаюсь. Но тебе лучше уйти прямо сейчас.
Женщина помедлила, потом спросила:
– Как ты думаешь, я действительно возвратила себе невинность?
– Я думаю, ты раздобыла себе неплохое приданое, Хильдегунда.
Она еще немного помолчала, прежде чем сказать:
– Ты погубил свою душу.
Иеронимус хмыкнул – его позабавила убежденность, прозвучавшая в голосе женщины.
– Не думаю.
– Да, погубил. И все ради падшей женщины.
– Многое зависит от того, как ты распорядишься своими деньгами, Хильдегунда.
– Лучше бы мне оставаться бедной.
– Бедность и добродетель редко ходят рука об руку.
– Разве не в бедности возвышается душа?
– Душа возвышается в умеренном достатке, – сказал Иеронимус. – Бедность – слишком тяжелое испытание, и слабым оно не под силу.
Женщина стояла неподвижно. Ветер шевелил ее распущенные волосы. Вдруг она подхватила юбки и бросилась бежать.