Мсье Лекок
Шрифт:
– Вы слышали, Генерал? – вполголоса спросил один из полицейских.
– Да, кому-то явно режут глотку, недалеко отсюда… Но где? Тише! Прислушайтесь…
Все, застыв на месте, затаили дыхание, напряженно вслушиваясь в тишину. Вскоре раздался второй крик, вернее, вопль.
– Э! – воскликнул инспектор Сыскной полиции. – Это в «Ясном перце».
Это странное название говорило само за себя. Можно было легко догадаться, чем занимаются в этом заведении и кто его обычно посещает.
На образном языке окрестностей Монпарнаса «перцем» называли пьяницу, упившегося
Однако это название не вызвало у полицейских никаких ассоциаций.
– Как?! – воскликнул Жевроль. – Вы не знаете кабаре мамаши Шюпен, там, справа?.. Галопом! И смотрите не шлепнетесь!
Подавая пример, Жевроль устремился в указанном направлении. Полицейские последовали за ним. Не прошло и минуты, как они подбежали к зловещей с виду хибаре, возведенной посредине пустыря. Именно отсюда доносились крики, все более усиливавшиеся. Затем раздались два выстрела.
Хибара была заперта, но из отверстий в форме сердечек, сделанных в ставнях, струился красный свет, словно внутри полыхал пожар.
Один из полицейских бросился к окну и, подтянувшись на руках, попытался разглядеть, что происходит в хибаре.
Жевроль же подбежал к двери.
– Откройте!.. – скомандовал он, изо всех сил стуча кулаками по двери.
Никакого ответа. Но было отчетливо слышно, как внутри кто-то отчаянно боролся. До полицейских доносились ругательства, хрипы, порой рыдания какой-то женщины.
– Ужасно!.. – прошептал полицейский, припавший к ставням. – Это ужасно!..
Эти слова придали Жевролю решимости.
– Именем закона!.. – закричал он в третий раз.
Поскольку никто не ответил, Жевроль отступил назад и плечом, словно тараном, выбил дверь.
Сразу же стало ясно, что повергло в испуг полицейского, припавшего к отверстиям в ставнях. Низкий зал «Ясного перца» являл собой такое зрелище, что все агенты Сыскной полиции, в том числе и сам Жевроль, на мгновение застыли, похолодев от неописуемого ужаса.
Вся обстановка кабаре свидетельствовала о том, что здесь происходила ожесточенная борьба, одна из тех диких «битв», которые слишком часто заканчиваются в притонах, расположенных за заставами, кровопролитием.
Вероятно, свечи потухли, когда началась потасовка, но свет, исходивший от ярко горевших сосновых поленьев, в достаточной мере освещал все уголки.
Столы, стаканы, бутылки, хозяйственная утварь, табуреты без соломенных сидений были опрокинуты. Все это, разбитое, растоптанное, изрубленное, валялось вперемешку.
Перпендикулярно к камину на полу неподвижно лежали на спине двое мужчин со скрещенными на груди руками. Третий мужчина лежал посредине помещения. В глубине, справа, на первых ступеньках лестницы, ведущей на второй этаж, сидела женщина. Накрыв голову передником, она невнятно стонала.
Напротив, в проеме широко раскрытой двери, прикрывшись тяжелым дубовым столом, словно от кого-то защищаясь, стоял бледный мужчина неопределенного возраста, среднего роста, с пышной бородой. Его
Несомненно, это был убийца.
На его свирепом лице, искаженном конвульсивной ухмылкой, неистовым безумством пылали глаза. На шее и на одной щеке виднелись обильно кровоточившие две раны. В правой руке, обмотанной носовым платком в клеточку, он держал пятизарядный револьвер, дуло которого направил на полицейских.
– Сдавайся!.. – крикнул Жевроль.
Губы мужчины зашевелились, но, несмотря на видимые усилия, он не смог произнести ни слова.
– Не валяй дурака, – продолжал инспектор Сыскной полиции, – у нас численное превосходство. К тому же ты окружен. Опусти револьвер!..
– Я не виновен, – хриплым голосом произнес мужчина.
– Разумеется, но это нас не касается.
– На меня напали… Спросите у старухи… Я защищался… Да, я убил, но у меня было на это право!
Мужчина подтверждал свои слова жестом, настолько угрожающим, что один из полицейских, стоявший в проеме входной двери, схватил Жевроля за руку:
– Осторожно, Генерал! Поберегитесь… У негодяя пятизарядный револьвер, а мы слышали только два выстрела.
Но инспектор Сыскной полиции, презиравший страх, оттолкнул своего подчиненного и подошел ближе к мужчине, продолжая спокойным тоном:
– Не делай глупостей, парень! Поверь мне, если дело твое верное – что вполне может быть, – не порть его.
Лицо мужчины выражало мучительное колебание. Он держал жизнь Жевроля в своих руках. Но осмелится ли он нажать на курок?
Нет. С размаху он бросил револьвер на пол, сказав:
– Попробуйте меня взять!
И, повернувшись, хотел было броситься в соседнее помещение, намереваясь спастись бегством через знакомый ему выход.
Но Жевроль предугадал его действия. Он прыгнул вперед, вытянув руки, однако они наткнулись на стол.
– А… – закричал инспектор. – Мерзавец уходит от нас!
С этого момента участь убийцы была решена.
Пока Жевроль вел переговоры, один из полицейских – тот, кто смотрел в окно, – обогнул дом и вошел в помещение через заднюю дверь. Когда убийца собрался бежать, он бросился на него и, с удивительной силой и необыкновенной ловкостью схватив за пояс, толкнул. Мужчина попытался оказать сопротивление, но его усилия оказались тщетными. Потеряв равновесие, он зашатался и упал на стол, защищавший его. Падая, он достаточно громко, так чтобы его все слышали, прошептал:
– Все кончено! Пруссаки наступают!
Этот простой и решительный маневр, обеспечивший победу, восхитил инспектора Сыскной полиции.
– Прекрасно, мой мальчик! – сказал он полицейскому. – Превосходно! А у тебя есть призвание… Ты пойдешь далеко, если выпадет возможность…
Инспектор замолчал на полуслове. Все полицейские так явно разделяли его энтузиазм, что в нем проснулась ревность. Он понял, что теряет авторитет, и поспешил добавить:
– Я хотел приказать тебе сделать то же самое, но не мог, поскольку иначе мерзавец насторожился бы.