Мсье Лекок
Шрифт:
– Вы слышали, Генерал? – вполголоса спросил один из полицейских.
– Да, кому-то явно режут глотку, недалеко отсюда… Но где? Тише! Прислушайтесь…
Все, застыв на месте, затаили дыхание, напряженно вслушиваясь в тишину. Вскоре раздался второй крик, вернее, вопль.
– Э! – воскликнул инспектор Сыскной полиции. – Это в «Ясном перце».
Это странное название говорило само за себя. Можно было легко догадаться, чем занимаются в этом заведении и кто его обычно посещает.
На образном языке окрестностей Монпарнаса «перцем» называли пьяницу, упившегося до потери сознания. Отсюда произошло выражение «воры-перечники», которое давали негодяям, грабившим несчастных, безобидных пьянчужек.
Однако это название не вызвало у полицейских никаких ассоциаций.
– Как?! – воскликнул Жевроль. – Вы не знаете кабаре мамаши Шюпен, там, справа?.. Галопом! И смотрите не шлепнетесь!
Подавая пример, Жевроль устремился в указанном направлении. Полицейские последовали за ним. Не прошло и минуты, как они подбежали к зловещей с виду хибаре, возведенной посредине пустыря. Именно отсюда доносились крики, все более усиливавшиеся. Затем раздались два выстрела.
Хибара была заперта, но из отверстий в форме сердечек, сделанных в ставнях, струился красный свет, словно внутри полыхал пожар.
Один из полицейских бросился к окну и, подтянувшись на руках, попытался разглядеть, что происходит в хибаре.
Жевроль же подбежал к двери.
– Откройте!.. – скомандовал он, изо всех сил стуча кулаками по двери.
Никакого ответа. Но было отчетливо слышно, как внутри кто-то отчаянно боролся. До полицейских доносились ругательства, хрипы, порой рыдания какой-то женщины.
– Ужасно!.. – прошептал полицейский, припавший к ставням. – Это ужасно!..
Эти слова придали Жевролю решимости.
– Именем закона!.. – закричал он в третий раз.
Поскольку никто не ответил, Жевроль отступил назад и плечом, словно тараном, выбил дверь.
Сразу же стало ясно, что повергло в испуг полицейского, припавшего к отверстиям в ставнях. Низкий зал «Ясного перца» являл собой такое зрелище, что все агенты Сыскной полиции, в том числе и сам Жевроль, на мгновение застыли, похолодев от неописуемого ужаса.
Вся обстановка кабаре свидетельствовала о том, что здесь происходила ожесточенная борьба, одна из тех диких «битв», которые слишком часто заканчиваются в притонах, расположенных за заставами, кровопролитием.
Вероятно, свечи потухли, когда началась потасовка, но свет, исходивший от ярко горевших сосновых поленьев, в достаточной мере освещал все уголки.
Столы, стаканы, бутылки, хозяйственная утварь, табуреты без соломенных сидений были опрокинуты. Все это, разбитое, растоптанное, изрубленное, валялось вперемешку.
Перпендикулярно к камину на полу неподвижно лежали на спине двое мужчин со скрещенными на груди руками. Третий мужчина лежал посредине помещения. В глубине, справа, на первых ступеньках лестницы, ведущей на второй этаж, сидела женщина. Накрыв голову передником, она невнятно стонала.
Напротив, в проеме широко раскрытой двери, прикрывшись тяжелым дубовым столом, словно от кого-то защищаясь, стоял бледный мужчина неопределенного возраста, среднего роста, с пышной бородой. Его одежда, которую обычно носят портовые грузчики, была заляпана грязью, залита вином, испачкана кровью.
Несомненно, это был убийца.
На его свирепом лице, искаженном конвульсивной ухмылкой, неистовым безумством пылали глаза. На шее и на одной щеке виднелись обильно кровоточившие две раны. В правой руке, обмотанной носовым платком в клеточку, он держал пятизарядный револьвер, дуло которого направил на полицейских.
– Сдавайся!.. – крикнул Жевроль.
Губы мужчины зашевелились, но, несмотря на видимые усилия, он не смог произнести ни слова.
– Не валяй дурака, – продолжал инспектор Сыскной полиции, – у нас численное превосходство. К тому же ты окружен. Опусти револьвер!..
– Я не виновен, – хриплым голосом произнес мужчина.
– Разумеется, но это нас не касается.
– На меня напали… Спросите у старухи… Я защищался… Да, я убил, но у меня было на это право!
Мужчина подтверждал свои слова жестом, настолько угрожающим, что один из полицейских, стоявший в проеме входной двери, схватил Жевроля за руку:
– Осторожно, Генерал! Поберегитесь… У негодяя пятизарядный револьвер, а мы слышали только два выстрела.
Но инспектор Сыскной полиции, презиравший страх, оттолкнул своего подчиненного и подошел ближе к мужчине, продолжая спокойным тоном:
– Не делай глупостей, парень! Поверь мне, если дело твое верное – что вполне может быть, – не порть его.
Лицо мужчины выражало мучительное колебание. Он держал жизнь Жевроля в своих руках. Но осмелится ли он нажать на курок?
Нет. С размаху он бросил револьвер на пол, сказав:
– Попробуйте меня взять!
И, повернувшись, хотел было броситься в соседнее помещение, намереваясь спастись бегством через знакомый ему выход.
Но Жевроль предугадал его действия. Он прыгнул вперед, вытянув руки, однако они наткнулись на стол.
– А… – закричал инспектор. – Мерзавец уходит от нас!
С этого момента участь убийцы была решена.
Пока Жевроль вел переговоры, один из полицейских – тот, кто смотрел в окно, – обогнул дом и вошел в помещение через заднюю дверь. Когда убийца собрался бежать, он бросился на него и, с удивительной силой и необыкновенной ловкостью схватив за пояс, толкнул. Мужчина попытался оказать сопротивление, но его усилия оказались тщетными. Потеряв равновесие, он зашатался и упал на стол, защищавший его. Падая, он достаточно громко, так чтобы его все слышали, прошептал:
– Все кончено! Пруссаки наступают!
Этот простой и решительный маневр, обеспечивший победу, восхитил инспектора Сыскной полиции.
– Прекрасно, мой мальчик! – сказал он полицейскому. – Превосходно! А у тебя есть призвание… Ты пойдешь далеко, если выпадет возможность…
Инспектор замолчал на полуслове. Все полицейские так явно разделяли его энтузиазм, что в нем проснулась ревность. Он понял, что теряет авторитет, и поспешил добавить:
– Я хотел приказать тебе сделать то же самое, но не мог, поскольку иначе мерзавец насторожился бы.