Мститель
Шрифт:
Эта отчужденность от человеческого сообщества не могла не сказаться на его речи, которая так навсегда и осталась скованной и бедной. Более того, многие посторонние люди вообще думали, что Эрритен немой, и именно этим объясняли себе его замкнутость и прочие странности. Что же, он ничего против не имел; наоборот, старался укрепить их в этом заблуждении. Он был Пауком, но они-то об этом не знали, для них он по-прежнему оставался человеком. Чтобы не осложнять себе жизнь, следовало носить какую-нибудь немудреную, понятную для людей личину. Немой, чем плохо? Даже вызывает некоторое сочувствие. Тем более, что играть эту роль было совсем нетрудно; разговаривать с людьми у него безо всякого расчета не
Братья и Сестры общались с Эрритеном точно так же, как и между собой – прекрасно обходясь без болтовни в человеческом смысле этого слова. Их «голоса» звучали у него в голове, а он мог отвечать им как хотел – или вслух, или тоже мысленно. Правда, в отличие от остальных Детей Богини, сам он не обладал способностью читать мысли, но всерьез это его никогда не огорчало. Какие могут быть тайные мысли у тех, кому нечего скрывать друг от друга? Эрритену вполне хватало того, что Братья и Сестры считали нужным «рассказать» ему по доброй воле.
Однако тесное общение с Пауками все же повлияло на его ментальные способности, правда, несколько неожиданным образом. Как-то раз, когда ему всего-то было лет семь, он из окна верхнего этажа наблюдал за тем, как его так называемая «сестра» Ранга, тогда еще совсем крошка, неуверенными шажками ковыляет по двору. Хорошо бы она упала и расквасила себе нос, подумал Эрритен, и очень образно представил, как это происходит. Спустя мгновенье девочка споткнулась на ровном месте, упала и громко заревела – в точности так, как он воображал.
Дальше – больше. Он понял, что может внушать людям делать то, что ему хочется. Не всем, к сожалению. Некоторые – правда, очень немногие – совершенно непонятно почему оказались невосприимчивы к его воздействию. Поначалу Эрритен применял свои особые способности главным образом ради забавы. Чтобы подшутить или, точнее говоря, поиздеваться над людьми; если с годами его отношение к ним и менялось, то лишь в худшую сторону. Однако позднее он нашел своему тайному таланту гораздо более практичное применение.
Годы шли, Паучата взрослели и уходили из родного гнезда, переселяясь в новые дома, которые строили для них люди. Эрритен и Хив решили не расставаться, но, разумеется, они не собирались всю жизнь прожить в гнезде своей матери. Эрритена все больше тяготила постоянная близость людей, необходимость все время сталкиваться с ними и даже то, что он нуждался в их услугах. Он просто спал и видел, когда сможет отделиться и зажить самостоятельной жизнью. Подальше от людей, вдвоем с Братом Хивом, больше им не надо никого. Так он думал тогда совершенно искренне, но, как выяснилось, это не совсем соответствовало действительности.
С годами стало ясно, что ему требовалось кое-что еще, причем связанное исключительно с людьми, которых он так ненавидел и презирал. Эрритена рано начало тянуть к женщинам, и целые сонмы их каждую ночь вторгались в его беспокойные сны, лишая разум ясности, а душу покоя. В этих снах он делал с ними все, что хотел. Беда в том, что, хотя это было очень приятно, но подлинного удовлетворения не приносило. Напротив, волнующие сны лишь изматывали, оставляя его до предела взвинченным, взбудораженным, просто больным. В конце концов, проснувшись в очередной раз в жарком поту, он внезапно понял, что не может больше сдерживать рвущуюся наружу силу, которая грозила разорвать его на куски. Эрритен встал, бесшумно спустился вниз, прокрался в комнату младшей сестры и овладел ею, едва не придушив, чтобы помешать ей закричать.
На этом его отношения с «родными» – если это вообще можно было назвать отношениями – рухнули окончательно и бесповоротно. Отец потребовал, чтобы он немедленно ушел из дома, хотя Эрритену тогда шел всего лишь семнадцатый год. Больше никаких мер принято не было, и история даже не получила огласки; как-никак, истинная Мать Эрритена была Королевой этого гнезда, и жившие в нем люди беспрекословно подчинялись ее воле. Она, правда, слегка побранила своего приемного сына – Дети Богини вообще были противниками бессмысленного насилия, какую бы форму оно ни принимало – но так до конца и не поняла, что такого страшного он совершил и почему сделал это.
Все, связанное со взаимоотношениями полов, чрезвычайно волновало Эрритена. Он много разговаривал на эту тему с Хивом и выяснил для себя удивительные вещи. Оказалось, для Пауков секс значил совсем не то, что для людей. Это наваждение, от которого было невозможно или, по крайней мере, чрезвычайно трудно избавиться, овладевало каждым пауком-самцом всего несколько раз в жизни. И когда такое случалось, не оставалось ничего другого, как отправляться на поиски самки, которая именно сейчас чувствовала в себе инстинктивную потребность стать матерью. Причем и сами эти поиски, и все, что следовало за ними, не имели никакого отношения к «чувствам», которые так любят приплетать к своим любовным играм люди. Это было как рок, от которого не спрятаться и не сбежать, и самец-паук думал о том, что его ожидало, уж никак не с удовольствием. Скорее, со страхом. Потому что каждый из них знал, что во время совокупления у него что-то такое произойдет в организме, от чего разум временно откажется ему служить. И тогда он сам – подумать только, сам! – начнет умолять самку завершить процесс тем, чего ему в эти мгновенья будет хотеться больше всего на свете – а именно, растерзать его, откусить голову, вырвать сердце, выпить кровь и, в конечном счете, сожрать его.
Некоторым самцам в процессе совокупления удавалось сохранить остатки разума и удержаться от подобного призыва.
В этом случае они не получали полного удовлетворения, но зато оставались целы. Однако если этого не происходило, если контроль над разумом удержать не удавалось, вступал в силу своеобразный кодекс чести, отступить от которого для Пауков было совершенно немыслимо. Или, может быть, правильнее было бы назвать это не кодексом чести, а голосом крови. Самка просто не могла поступить иначе. Если самец выражал желание быть сожранным, она непременно так и поступала. Кроме всего прочего, считалось, что для будущих детей это очень полезно; все, что знал и умел их отец, входило в сознание Паучат непосредственно, через организм их матери. Сама сущность самца как бы растворялась в его детях.
Тот Паук, которому удавалось выйти из этого испытания целым и невредимым, благодарил Богиню, и забывал о сексе до следующего критического периода, который, как правило, наступал через несколько лет или даже вообще не наступал никогда.
Брат Хив всегда проявлял очень большой интерес к людям, причина которого, по правде говоря, так и осталась для Эрритена загадкой. Как бы то ни было, Хив знал, что у людей с сексом дело обстоит совсем иначе, чем у Детей Богини.
Получая от этого занятия огромное удовольствие и совершенно ничем не рискуя, они предаются ему гораздо чаще, чем Пауки. И, уж тем более, никто из партнеров не сжирает другого в процессе совокупления. Для людей секс – не прыжок в пропасть с непредсказуемым результатом, а нечто почти столь же обыденное, как еда или другие чисто физиологические удовольствия. Зная все это, даже Брат Хив не мог понять, отчего так всполошились родители Эрритена, когда тот совокупился со своей сестрой по крови. Разве что тут сыграла роковую роль именно их родственная близость, но это были уже такие тонкости человеческих взаимоотношений, вникать в которые даже Хиву казалось скучным.