Мститель
Шрифт:
Рекка подняла на него свои черные миндалевидные глаза, и марки" увидел в них борьбу и страх.
– Рекка!
– вдруг тихо сказал он, и лицо его послушно приняло выражение сдерживаемой страсти.
Она потупилась и вздрогнула. Ах, эти глаза! При одном взгляде их отчего так томилось и млело ее молодое, требующее ласки и страсти тело?
– Рекка!
– умоляюще повторил он и тихо взял ее за руку.
На секунду она безвольно замерла почти в его объятиях, полузакрыв глаза, которые не совсем закрывались, и чувствуя, каким жаром
– Оставьте меня!
Маркиз, смущаясь, смотрел на нее и заботился только о том, чтобы не утратить того выражения, которое, он знал, действовало на всех женщин: выражения почтительно сдержанной, но в то же время и нагло-откровенной, даже циничной страсти.
– Как вы прекрасны, Рекка!
– как бы не заметив ничего, проговорил он и нарочно открыто скользнул глазами по всему ее телу.
Смуглое лицо девушки покраснело, но она выдержала взгляд.
– Вы, значит, лгали мне тогда?!
– с притворной горечью спросил маркиз.
– Я никогда не лгу!
– надменно возразила девушка.
– Значит, вы меня любите, Рекка?
– Не знаю... да... может быть... Ну да, я люблю вас!
– с болью вскрикнула девушка, движением руки останавливая его преждевременное радостное движение.
– Но я не могу... не могу забыть, что на ваших руках... кровь!
Она быстро отвернулась и стала спиной к нему, испугавшись своих слов.
Маркиз презрительно посмотрел на нее и закусил губу. Минуту было молчание. Потом маркиз дерзко и резко сказал:
– В этой крови повинны вы, Рекка!
Она обернулась как от удара, и полные изумления и ужаса глаза ее уставились ему прямо в лицо.
В свою очередь, маркиз великолепно выдержал взгляд.
– Я?
– воскликнула девушка.
– Рекка, Рекка!
– горестно и страстно сказал он, протягивая руку трагическим жестом актера.
– Неужели вы не понимаете, что я совершил преступление только потому, что узнал вас?
Рекка слушала как во сне.
– Я любил эту женщину, и она любила меня... Но я встретил вас и... Я не в силах был противиться вашей покоряющей, властной красоте... Она не могла жить без меня... Мы оба решили умереть!
"Ты, однако, не умер?" - спросили ее огромные неверящие глаза.
Вся жизнь маркиза, сытая, обеспеченная именем и связями, праздная и безнаказанная, была посвящена науке овладевать женщиной. Он не смутился.
– Я исполнил ее волю, и верьте, что моя рука не дрогнула бы последовать за нею!.. Но в последнюю минуту, когда дуло револьвера уже касалось моего виска, образ другой женщины... ваш образ, Рекка... мелькнул передо мною! Я увидел ваши глаза, ваше тело... ваше прекрасное тело богини и женщины, которое сулило мне столько безумных наслаждений...
Голос маркиза как будто задрожал от бешеной слепой страсти. Словно
– Я понимаю, что это - злодейство!.. Я был злодеем в ту минуту, когда труп любимой женщины лежал передо мною холодный и прекрасный, а я вдруг понял, что я не свободен, что я не могу умереть, что я... Рекка, я убийца, но убийцей сделали меня вы! Я люблю вас, я люблю вас!.. Не мучьте меня, будьте моей!..
Девушка закрыла лицо руками.
Жестокая, сладострастная и презрительная усмешка тронула правильные губы маркиза. Он шагнул вперед и протянул руку.
– Рекка, забудем мертвых! Нам принадлежит жизнь! Мы хозяева жизни! Мой род не привык отступать и смиряться... все принадлежит нам...
– уже бессвязно и уже не следя за своими словами, говорил маркиз.
– Я люблю вас, я хочу вас, Рекка!.. Вы - женщина... поймите, чего не сделает страсть! Мои предки уничтожали целые города и сотни трупов бросали под ноги своей возлюбленной!.. Я - Паоли, во мне их кровь, и я люблю вас!..
Голос его уже звучал над самым ухом ее и горячие губы касались ее нежной розовой раковины. Она открыла глаза, взглянула в его красивое, бешеное от страсти лицо и, слабо застонав, откинулась назад, как бы падая.
IV
Солнце клонилось к западу и пылало над вершинами гор, в дыму красных и золотых облаков, когда маркиз, шагом ехавший по шоссе, увидел на краю его, на куче щебня согбенную человеческую фигуру.
Оборванец, в синей блузе и рыжей шляпенке, сидел, сгорбившись, и внимательно рассматривал стоптанные, запыленные башмаки на своих вывороченных ногах. Казалось, он в отчаянии упал посреди дальней и трудной дороги. Маркиз ехал, опустив поводья и глядя вниз.
При стуке лошадиных копыт оборванец живо поднял голову, и из-под полей шляпы показалось его темное, грубое, широкоскулое лицо, покрытое пылью и грязью, с низким лбом и огромной нижней челюстью.
Если бы маркиз мог придавать какое бы то ни было значение встрече с каким-то босяком, он должен был бы заметить, что при виде его, маркиза Паоли, маленькие глазки оборванца сверкнули странным и диким выражением: он как будто не поверил какому-то счастью и в то же время почти задохнулся от злобной радости.
Но мысли маркиза были полны Ревеккой Фельчини, и ее прекрасные еврейские глаза еще носились перед ним в золотистом тумане наступающего вечера.
"Жидовка!
– с угрызением стыда думал маркиз.
– Но что же делать! Она будет прекрасной любовницей, а ее деньги заставят забыть о ее происхождении. Доброго синьора банкира можно будет держать и подальше!.. Глупец, он уже мечтает о том, как появится под руку с маркизом Паоли!.. Дружески похлопывая его по плечу и представляя: мой зять, маркиз!.. Ну, я дорого заставлю его заплатить за эту честь! Несчастный жид!.."