Мудьюг — Остров Смерти
Шрифт:
И все-то они у нас высмотрели.
Пока мы спорили да митинги устраивали, крейсер поднял якорь и еще быстрее пошел назад.
— Ну — думаем мы — испугался он нас! А он отошел немного, повернулся к нам боком — да как бабахнет в нас из всех своих бортовых орудий! Только песок вокруг нас столбом взвился! Мы скорее к орудиям. Видим, что опоздали. Доверились напрасно. Скоро и мы дали залп. Один снаряд попал на палубу. А в это время ихние аэропланы из пулеметов давай косить нас сверху, поливать нас свинцовым дождичком. Прямо
— Плохи наши дела! — думаем мы. Много у нас убитых стало. Скоро сообщили нам, что на остров высадился десант и обходят нас с тыла, со спины, значит. Тогда нам делать было нечего — мы взорвали все орудия, подожгли остальные пороховые погреба и дали тягу.
— Какую тягу, папа?
— Ну, значит, отступили. Так вот, ребятишки, и достался остров Мудьюг англичанам и французам. Было это 1 августа 1918 г., а на другой день иностранные белогвардейцы и заняли город Архангельск. Ничего нам нельзя было поделать. Много у нас было изменников, белогвардейцев, а нас, большевиков, тогда было еще мало.
— А почему, папа, Мудьюг — Остров Смерти?
— Об этом другой раз, ребятишки, расскажу, а сейчас вам надо итти по домам. Спать пора. Приходите завтра, я вам расскажу.
— Только организованно приходите — все в одно время, без шуму и так далее.
— И так далее! — хором подхватили ребятишки.
И дядя Саша оперся на свою клюку. Оперся на нее и пересел к письменному столу за работу.
Мальчики гурьбой стали прощаться. Совали дяде Саше свои маленькие ручонки. И даже озорники Вовка и Алеша Черногоров были тихими. Они в это время обдумывали, как это моряки стреляют из пушек и плавают по морям.
II. За каменной стеной тюрьмы
На другой день все собрались дружно, как по команде.
Тетя Оля дивилась, почему это нет ни шуму, ни возни.
А когда она вошла в комнату, то увидала, что мальчики смотрят на карту, тычут пальцами туда, где маленьким кружочком обозначен город Архангельск, а выше рваной тряпкой нарисовано Белое море.
Юрин папа пришел поздно, — у него опять было заседание.
Увидев ребятишек, он вспомнил, что обещал кое-что рассказать.
Наскоро пообедав, он уселся в угол, отставил от себя деревянную клюшку, помолчал, как бы раздумывая.
— Ну что же ты, папа! — начал поторапливать его Юрик.
— О чем же мне рассказать вам, ребятишки?
— А разве ты забыл? О вчерашнем! О вчерашнем!
— Об острове! Об острове!!
— О тюрьме! Как сидел ты, дядя Саша, в тюрьме! — заговорили все разом.
Юрин папа поморщился. Не хотелось ему говорить о тюрьме. Тяжело было вспоминать.
Но все же, как бы нехотя, начал:
— И влетало же нам, большевикам, ребятишки, в этой белой архангельской тюрьме! Страшно вспомнить!
— А ты все рассказывай, папа, не утаивай, — не унимался Юрик, которого хлебом не корми, лишь бы ему слушать, как воевали красные и белые.
— Как только белые забрали Архангельск, как только высадились в город англичане да французы, пошли ловить они нашего брата-рабочих. Начались аресты.
По городу после 12 часов ночи не разрешалось ходить. Собрания можно было устраивать с разрешения белых офицеров. А если не послушаться, то штраф 5000 рублей или тюрьма.
Ну и накопилось нас в тюрьме столько, что некуда стало сажать других.
Сидим это мы, бывало, один возле другого и некуда шагу ступить. Одежда серая, арестантская. Вшей, ребятишки, накопилось у нас так много, что вам бы не сосчитать их вместе с вашими учителем.
— Ну-у? — удивился Вовка и почесал затылок.
— А вы их били, дядя Шура? — спросил юриного папу Алеша Черногоров.
— Не только, милок, били, но и в печке жгли. Ой, как они трещат!
— У меня тоже есть! — неожиданно сделал заявление Лева Пассер и гордо посмотрел на окружающих.
Все смеялись, а громче всех смеялся юрин папа.
— Смотрите на него, — какой молодец! — громко засмеялся юрин папа и потрепал Левку.
Когда смех утих, юрин папа вытер платком глаза, на которых выступили слезы, и продолжал:
— Если вы будете драться с белыми да попадете к ним в плен, в тюрьму, тогда и вы накормите их вшей, а пока слушайте, что я вам скажу дальше.
Самое противное в тюрьме — это параша.
— Знаю, знаю, кто это такое! — закричала Нинуся Рыбинская. — Это девочка, которая живет против нашей квартиры!..
Мальчики недоуменно поглядывали друг на друга, не зная, что ответить юриному папе. Они догадывались, что Ниночка ошиблась… в тюрьме никаких маленьких девочек не было.
— Это, братишечки мои, не девочка, а большая кадушка, а почему ее назвали парашей, я и сам не знаю.
И вот, когда у арестанта заболит живот, его не пускают выйти в коридор, в уборную, или там, скажем, во двор, а заставляют оправляться в той же комнате.
Поняли теперь?
Мальчики кивнули головой в знак согласия, а Ниночка удивленно раскрыла рот.
— От этой параши идет такой запах… Ну это и запах, скажу я вам! Куда сильнее, чем у вас, когда вы долго шалите и не открываете форточки.
— Ы-ы-ы… — промычал Алеша Черногоров, ткнув пальцем в живот озорнику Вовке, как будто юрин папа говорил именно про них.
— От этой параши голова кружится. В камере грязь, пыль, плевки. Спали на нарах, на полу, под нарами…
— А где ты обедал, папа? — спросил Юрик.
— Нас, милок, кормили хуже, чем свиней. Мяса давали мало, и оно было тухлое. Мы так мало получали, что через несколько недель каждый из нас еле-еле двигал ноги. Больных не убирали с нар. Они тут же бредили, а многие умирали.