Мудьюг — Остров Смерти
Шрифт:
В это время некоторые из нас прибежали в бараки, раскрыли двери и закричали:
— Свобода! Выходи!!
Многие повалили к дверям, наружу, полезли на проволочные заграждения. Царапали в кровь руки, рвали лохмотья. От бессилья падали на землю и вновь карабкались.
Но нашлись, ребятки, и такие среди нас, которые со страху забились под нары и их приходилось силой вытаскивать.
И то, что мы не были все, как один, не были сорганизованы — нас всех и погубило.
Из соседнего барака нас стали обстреливать.
Засвистели
— Жик! жик-жик… — начали они пробивать деревянные бараки.
— Дзинь-нь-нь…нь…нь… — заплакали разбитые стекла…
А трусы лезут еще глубже под нары: думают спастись.
Видим, что дело проигрывается.
Тогда группа товарищей, наиболее смелых, пошла в атаку.
Нигде, ребятишки, вы больше такой смелой атаки не встретите: на одной стороне сытые белогвардейские солдаты с винтовками, с пулеметами, с ручными гранатами поливают нас сталью, как из пожарной кишки водой, а на другой стороне — отряд голодных, больных, ободранных, еле-еле двигающих ногами.
Шли эти смельчаки прямо на смерть. Вот что значит остров Мудьюг!
Ну, конечно, многих из нас побили…
Видим, что дело проиграно, солдаты подходят вплотную — тогда, кто мог, стал удирать через проволоку в лес, а из лесу к берегу пролива…
И что же вы думаете? На наше счастье, стоят на берегу баркасы — это такие крестьянские рыбачьи лодки.
Мы в них и давай ходу… Отплыли с версту или полторы, а по нас уже с берегу — бум, бум, бум… из винтовок.
Пулеметик так и поет — тра-та-та-та-та-та-та… Пули вокруг нас — бум-бум-бум-бум…
А мы все сильнее и сильнее…
Править не умеем. С парусами никто не умеет обращаться. Лодки идут медленно, хоть плачь.
А тут вдруг слышим:
— Товарищи! спасите…
— Кто бы это мог нам кричать? — спрашиваем мы друг друга.
Смотрим на воду и видим: чуть-чуть из воды высовывается кол, а за кол кто-то держится. Подъезжаем…
Ба! да это товарищ Стрелков! Наш главный руководитель восстания.
— Ты как тут очутился?
— Хотел переплыть. Сил не хватило, стал тонуть… Спасибо этот рыбацкий колышек спас.
Посадили мы нашего героя в лодку. А нужно вам сказать, он при царе был матросом на подводной лодке «Леопард».
Очухался, отдышался… да как руганет нас.
— Что же это вы, елки-палки, — разве так парусами правят!
И давай нам их наставлять.
Как пошел наш баркас воду рвать, — ну, миноносец, да и только.
Вот, ребятишки, учитесь управлять парусами — пригодится. Ой-ой-ой, — сколько нам придется драться еще!
Вокруг всего СССР — враги. Нам придется помогать иностранным рабочим.
Вот тогда мы и отплатим французской, английской и всякой другой буржуазии за наши страдания.
— Мы им еще покажем! — не удержались от восклицания пионеры Сережа и Ваня, который тоже пришли послушать юриного папу. Он очень внимательно следил за рассказом, и ему было обидно, что восстание прошло не так, как могло бы пройти.
— А сколько, папа, убежало тогда?
— Немного, милок, — всего 52 человека, а осталось на острове 398 человек.
Если бы мы тогда овладели складом оружия, перерезали телефон с Архангельском да подкормились денек, — мы бы показали им! — воскликнул опять юрин папа и нервно задвигал деревянной ногой.
По его лицу было видно, что много он не рассказал мальчикам, не хотел тревожить своих старых ран и жалел ребятишек.
— Пусть — думал он, — подрастут немного, подучатся, а потом почитают об этом восстании в других книжках. А сейчас рано им знать.
Но мальчики этим рассказом не были удовлетворены. Они засыпали юриного папу вопросами.
— А как же ты, дядя Саша, потом к красным попал?
— А что было с теми, кто не успел убежать?
Вопросы сыпались, как горох из прорванного мешка.
Юрин папа не успевал давать ответы.
— Ага, попался! — говорила ему тетя Оля, когда проходила мимо. — Умел сидеть на Острове Смерти, так умей и с детьми говорить. Это теперь не так-то просто.
— А ты чего затаил дыхание-то? — подошла Оля к своему сынишке Юрику. — Вишь, ведь и глаза заблестели! — говорила она ему, теребя за подбородок.
— Ну, папа, рассказывай дальше, рассказывай! — теребил Юрик отца.
— Да чего рассказывать-то, — продолжал дядя Саша. — У тех, кто убежал и у тех, кто остался — началась разная жизнь. На остров понаехало начальство: сыщики, царские охранники, царские капитаны из заводчиков и фабрикантов, и пошла там свистопляска: кто бежал, кто хотел бежать, кто помогал, если не хотел бежать, то почему не хотел бежать… и пошло и пошло. Наставили везде белогвардейских солдат-часовых, да не по одному, а по два. На работу не выпускают. Допросы без конца, днем и ночью. А в результате всего — отобрали тринадцать наилучших товарищей и отвели их на берег моря. Выстроили их там в ряд. Поставили против них солдат с заряженными винтовками. Сзади солдат построили еще второй ряд солдат на тот случай, если первый ряд откажется стрелять. Второй ряд должен будет стрелять и в солдат и в каторжан.
Но и этого было мало. Сбоку, невдалеке, установили три пулемета, и засели за них самые матерые охранники. Если бы солдаты отказались стрелять, ну, тогда пулеметы скосили бы всех — и белых и красных.
Конечно, при такой расстановке, хочешь ты или не хочешь, — а стреляй.
Если бы солдаты заранее сговорились не стрелять, сорганизовались бы и сразу, как один, повернули назад, против офицеров, — ну, тогда бы, конечно, дело было другое. Никакие бы пулеметы не спасли.
А этого не было…