Муха с капризами (с илл.)
Шрифт:
Пипуш ошалел от радости! Он пищал, махал крыльями, переступал с ноги на ногу, что у него было признаком величайшего ликования. Потом спорхнул с печки, уселся мне на плечо и своим твёрдым носиком начал осторожно рыться в моих волосах. Это была у него самая большая ласка.
«Умница! Наконец-то ты понял! Молодец! Всегда меня слушайся!» — ворковал он мне на ухо.
Ну, и с тех пор я всегда клал трубку на печь. Что же мне было делать?
Или вспомнить, как Пипуш добился возможности попадать в прачечную, в которой он соизволил поселиться, непременно через окно! Он бил стекла. Одно за другим. Пока я наконец не
Словом, в нашем доме Пипуш делал всё, что хотел. Недаром, недаром его прозвали «ангелом-хранителем»!
А на дворе он был поистине неограниченным властелином. Собаки, кошка, домашняя птица — все боялись его как огня. Пипуш всегда, бывало, сидел где-нибудь на вышке и видел всё, что происходит вокруг. Пусть бы только кто-нибудь вышел из его воли! Ворон молнией обрушивался на непослушного и клевал его куда попало. И прежде чем избитый успевал прийти в себя, Пипуш уже снова сидел где-то под небесами и кричал во всю глотку:
«Так! Так! Так, как я велю! Да!»
Некогда, в доброе старое время, когда «ангел-хранитель» ещё не царствовал, Имка, кошка, знала всё, что происходит на свете. Ей для этого не нужно было даже выходить за ворота. По нескольку раз в день посещал её некий рыжий кот. Это была солидная, серьёзная личность. Наши собаки уважали Рыжего и никогда не позволяли себе его задевать. Имкин гость — это Имкин гость. Никому до него нет дела!
Порой Рыжий приводил с собой ещё нескольких приятелей. Имка принимала тогда своих гостей на крыше сарая, где было достаточно места, чтобы спокойно побеседовать и повеселиться в дружеском кругу.
Пипуш решил, что так не годится. И постановил: кошачьих вечеринок на нашем дворе не будет!
Как раз на крыше сарая происходило какое-то оживлённое кошачье собрание. Имка пела грустное танго, Рыжий ей вторил. Остальные коты развлекались как умели. Было весело, уютно и мило. И вдруг на развеселившееся общество с небес падает что-то чёрное. И начинает долбить клювом по головам.
«Караул!» — завопили коты и шарахнулись с сарая, словно их кипятком ошпарили.
Пипуш прошёлся по полю битвы взад и вперёд, крикнул:
«Рррааа! Рррааа!»
Это прозвучало, как победная фанфара.
Так началась война с кошками.
Прочие коты больше уже не появлялись на крыше, Рыжий был, однако, упорен. Пипуш прогонял его без всякого милосердия. Но кот был тёртый калач. Он приходил только тогда, когда Пипуша не было. Пел Имке своё танго и исчезал, прежде чем ворон успевал на него наброситься. Наконец Пипушу эта игра в кошки-мышки надоела. Он решил показать Рыжему, что хитрости не помогут. Чужие коты не будут ходить к Имке — и кончено!
Одна стена сарая вся заросла густым виноградом. Пипуш несколько дней подряд просидел в чаще. И даже носа на свет божий не показывал. На дворе могло происходить всё что угодно — Пипуш не обращал на это ни малейшего внимания.
Он караулил. Он позволял Рыжему даже входить на крышу и начинать свои вокализы. Только тогда, когда кот, чувствуя себя в полной безопасности, брал высокую ноту, Пипуш молнией налетал на него. Клевал его, лупил клювом, вырывал шерсть целыми клоками. И прежде чем Рыжий успевал понять, что происходит, Пипуш уже сидел, укрывшись в глубине виноградной чащи.
Так-то Пипуш одолел и Рыжего. И добился-таки своего. Ни один чужой кот больше уже никогда не показывался на нашем дворе. Бедной Имке пришлось с тех пор ежедневно ходить на крышу некоего дома, где собиралось светское кошачье общество. Там она отводила душу в жалобах на Пипуша.
«Ах, как я несчастна! — говорила она своим плаксивым голосом. — Это чёрное чудовище погубило мою жизнь… Нет у меня никого близкого!»
Рыжий поддакивал ей. Вносили свою лепту и другие коты, бывавшие прежде на приёмах у Имки. Каждый мог кое-что рассказать о Пипуше. И, таким образом, Пипуш стал пугалом кошачьего народа во всем местечке. Надо ли удивляться, что даже самые отважные коты обходили наш дом и двор на почтительном расстоянии.
Ворон был весьма систематичен. Он никогда не брался за два дела сразу. А потому лишь тогда, когда покончил с котами, принялся за собак.
Надо вам знать, что наш двор был популярным собачьим салоном. Нас часто посещали псы, и не только те, что жили по соседству. Я уже не говорю, понятно, о Лорде-добермане, который жил напротив, на другой стороне улицы, и был у нас постоянным гостем. Часто гостил у нас другой Лорд — бульдог, личность в высшей степени надутая, сопящая и слюнявая, но премированная на многих выставках не только в Польше, но и за границей. Однако самым почётным нашим гостем был Куцый. Куцый, благородный потомок всех известных и некоторых неизвестных пород, мохнач на кривых ногах, с обрубленным хвостом, всегда свёрнутым в неполную баранку. Но кого могла интересовать его внешность? Каждый знал, что в мохнатой, цвета кофе с молоком груди Куцего бьётся благородное сердце. И это было для нас во сто крат дороже, чем слюнявая, сопящая, дипломированная важность Лорда-бульдога.
Где бы ни появлялся Куцый, там немедленно начиналась весёлая игра, оживление, жизнь била ключом. Куцый был душой собачьих собраний на помойке около казарм. Он, и никто другой, обучал всех наших щенят изысканным собачьим манерам. Указывал, как и что следует за собой закапывать. Учил, где и при каких обстоятельствах надо оставлять визитные карточки. О, Куцый, это был Куцый!
И кончился Куцый.
Пипуш потратил несколько долгих недель на борьбу с собаками. Не хочу её описывать. Изгнание собак — это было единственное серьёзное огорчение, которое воронёнок мне доставил. Но я ничего не мог поделать. Пипуш был сильнее меня. И в конце концов он добился того, что ни один чужой пёс не смел даже заглянуть в наш садик. А Лорд-доберман отваживался только ругать Пипуша с той стороны улицы. Зато — целыми часами!
Пипуш разделался с собаками. И немедленно принялся за самых нахальных гостей на нашем дворе — за воробьев.
Войну с воробьями он начал, будучи ещё желторотым птенцом. Бегал с разинутым клювом по кухонному крыльцу, не подпуская воробьёв к собачьим мискам. Миски эти, по правде говоря, были всегда пусты. Самое большее оставалась там какая-нибудь вареная морковь или петрушка.
Пипушу овощи вовсе не были нужны, он их не любил. Если он неутомимо бегал от миски к миске, отгонял воробьёв от утиного корыта, не позволял им подходить к курятнику, то только потому, что считал совершенно недопустимым, чтобы кто-то смел разгуливать по двору и совать куда-то свой нос без его, Пипуша, позволения.