Муха в розовом алмазе
Шрифт:
Как только Анастасия сменила одежду, я отправил ее разбираться с Веретенниковым и его сокамерниками, а сам пошел к устью штольни. Али-Бабай, не раздумывая, направился за мной. Всмотревшись в лицо подземного араба, я нашел, что оно выглядят вполне миролюбиво и, дружески похлопав по плечу, отправил вслед за девушкой – внутренний голос говорил мне, что не стоит оставлять ее наедине с Баклажаном и его людьми.
Шел я, насвистывая "Любовь нечаянно нагрянет, когда ее совсем не ждешь" – второе за короткое время "свидание" с прелестями Синичкиной сделало мое настроение прекрасным. Но через десять минут от него ровным счетом ничего не осталось: мне стало предельно ясно, от чего умрут все пленники этой злосчастной штольни, все,
Землетрясение "отгрызло" приустьевую часть штольни примерно до пятого метра и наши с Синичкиной рюкзаки не пострадали (только подмокли в озерце набежавшей воды). К моей великой радости обрушившаяся масса состояла из так называемой рыхлятины, то есть смеси редких (и небольших) глыб, щебня и дресвы. "Несколько дней работы, ну, неделя, и мы на свободе", – подумал я и, немного потоптавшись перед завалом, пошел назад.
Афтершоки начались, когда я проходил мимо цифры “15”, намалеванной белой краской на левой стенке. Первый толчок был так себе, а второй чуть было, не бросил меня на накренившуюся и стремительно уходящую вниз почву. К счастью трещина, по которой опускался блок пород с приустьевой частью штольни (и со мной), находилась всего в полутора метрах от меня, и я отчаянным броском успел покинуть "лифт", несший меня в преисподнюю...
В грязи я лежал несколько минут. Вставать на ноги не хотелось. Не хотелось убеждаться в том, что после повторных толчков путь к свободе перекрыт не рыхлой обломочной массой, а мощным сланцевым блоком.
"Лучше бы я остался в "лифте", – думал я, совершенно упав духом. – Хотя нет... Там бы я умер через пару недель... От голода, наперченного отчаянием. А здесь есть Али-Бабай с запасом продуктов. И Синичкина с ее прелестями. Продукты кончатся – икру из Баклажана станем готовить"...
Шутка переменила настроение с очень плохого на плохое, я встал на ноги и уставился в наглухо перекрывшую выход сланцевую пластину.
"Сначала обвалилось ослабленное устье, а потом вдоль послойной трещины произошел сброс, вернее сбросо-сдвиг, – констатировал я, водя ладонью по теплой еще от трения поверхности пластины. – Песец котенку, короче... Такого стопроцентно гарантированного конца костлявая мне еще не предлагала..."
И, повесив на плечи по рюкзаку, побрел к товарищам по несчастью, побрел, пытаясь переломить отвратительное свое настроение.
"Дело дрянь, но какой великолепный шанс умереть в объятиях Анастасии совершенно истощенным от любви и голода... – думал я, представляя ладное тело девушки. – А когда нас найдут через триста лет? Нет, не через триста, а еще при жизни Ольги... Представляю, какое у моей пока еще супруги будет кислое лицо, когда в газетах всего мира появятся фотографии наших с Синичкиной мумифицировавшихся тел! Обнявшихся в предсмертном соитии! Так ей и надо. Нет, с мумификацией ни фига не получится... Мы же утонем. Превратимся сначала в студень, а потом вода и вовсе растворит наши ткани. А может, обойдется? Ведь наш враг – вода – может превратиться в союзника... Нам просто надо будет спрятаться в самой верхней части штольни и ждать, пока набравшаяся влага сначала проделает себе выход на поверхность, а потом размоет к чертовой матери рыхлые породы за спрятавшей нас "заслонкой". После этого заслонка может сползти, точно сползет, ведь штольня заложена на крутом склоне. И, значит, нам надо не хоронить себя раньше времени, а потихоньку настраиваться на пару месяцев ожидания"...
Метрах в двадцати от третьего штрека я наткнулся на дитя афтершока – "свежевыпавший" чемодан [18] весом примерно в полтонны. Во время толчка, чуть было не отправившего меня в индивидуальный склеп, их нападало немало: до моих ушей дошли звуки не одного обвала. « А может быть, Синичкиной уже нет в живых!?» Задавило!? – подумал я, холодея. И бегом бросился к подземной темнице. Понятно отчего. Сидеть в мышеловке с симпатичной девушкой и без нее – это две большие разницы.
18
Глыба, упавшая с кровли или стенок горной выработки (горный сленг).
5. От голода? Задохнемся? Утонем? – Против лома нет прием. – Подземная чайхана или кают-компания. – Красноглазый рассказывает.
Синичкина была жива и здорова. Она сидела на ящике из-под скального аммонита и увлеченно ела сдобную лепешку. Али-Бабай стоял чуть поодаль от нее, опершись спиной об стенку, и внимательно разглядывал девушку глазами ценителя женщин.
Придя от этой идиллической картины в прекрасное расположение духа, я подошел к прутьям, за которыми по-прежнему стояли злой Валерий, нервозный Сашка Кучкин (оба в штормовках и выцветших джинсах), невозмутимый Баклажан в потертых кожаных штанах и энцефалитке и неизвестный мне гражданин в добротном синем свитере, очень похожий на потомственного члена компетентных органов.
– Привет, – поздоровался я с ними. – А что это вы там делаете?
– Что, обвалилось устье? – не ответив на приветствие, спросил Сашка, беспокойно всматриваясь мне в глаза.
– Ага, наглухо обвалилось. Помрем теперь тут от голода. Если, конечно, до этого с ума не посходим... Или не утонем – вода, понимаешь, сквозь завал почти не просачивается.
– С ума мы уже давно посходили, а от голода не помрем, – сказала Синичкина, принимая от Али-Бабая шоколадную конфету в золотом фантике. – У этого красноглазого монстра здесь целый склад продовольствия. А вода дырочку всегда найдет.
– Тогда задохнемся через пару недель, – буркнул бледный Валерий, взявшись за прутья.
– Да нет, не задохнемся, не должны, – проговорил я, усаживаясь перед ним на корточки. – В семьдесят седьмом году сверху, из второй штольни, наклонную скважину бурили и случайно попали в четвертый штрек этой штольни, так что более-менее сносная вентиляция нам обеспечена...
– Прикажите выпустить нас, – дождавшись паузы, обратился ко мне гражданин, очень похожий на потомственного чекиста.
– Выпустить? – удивился я. – У вас, что, руки чешутся? Или Баклажану хочется мне по глазам надавать? Нет уж, увольте. Сначала проведем следствие, по его результатам и определим, что с вами делать. Сейчас, в частности, меня интересует, как в вашу компанию затесался гражданин Кучкин Александр Сергеевич и каким образом эта компания угодила за решетку.
– Они меня геологом наняли, алмазы искать, – начал рассказывать Сашка. – А в клетку мы попали очень просто – этот хрен моржовый нас позавчера интернировал. Выскочил из разминовки, когда на-гора шли обедать, и в один момент всех вырубил.
– Как, сразу четверых!? – удивился я.
– Нет, троих сначала. Вольдемар Владимирович на поверхности на стреме стоял. Его этот сукин сын потом пленил... – смялся Кучкин, с сочувствием взглянув на гражданина в добротном синем свитере. Тот оскорблено поджал губы.
– Когда потом?
– Когда Вольдемар Владимирович искать нас под землю пошел.
– Понятно, против лома нет приема... Зомбер – есть зомбер... – закивал я, с уважением посмотрев на Али-Бабая. Тот заулыбался и я, похлопав его по плечу, продолжил допрос:
– Эта ваша палатка на второй штольне стояла?
– Почему стояла? – обеспокоился Кучкин.
– Пару часов назад ее чабаны реквизировали, поздравляю. Ну а с алмазами как? Нашли что-нибудь?
– Да нет, куда там, – вздохнул Сашка. – Мы ведь всего часа три по рассечкам лазали.