Мумия из Бютт-о-Кай
Шрифт:
— Нюхач постарался поскорее нас выпроводить! — воскликнул Жозеф, когда они оказались на улице. — Для человека, сожалеющего, что отнял работу у коллеги, он не особенно сострадателен. Не удосужился даже узнать, как сейчас живет этот Маню.
— Вот этим я и займусь, — пробормотал Виктор.
— Вы? А я как же?
— А вы, дорогой шурин, отнесете мой аппарат в лавку, смените Кэндзи и как следует поразмышляете над этой загадкой.
— Ловко вы от меня избавились!
Жюль Фрике одинаково ненавидел и детей и квартиросъемщиков.
Первых он щедро
Квартиросъемщиков он не менее щедро одаривал притворной предупредительностью, но если приносил им почту, то умудрялся перепутать некоторые письма, а то и не отдавал их вообще. Под тщательно вычищенными ковриками у дверей скапливалась грязь. По лестницам, натертым мастикой, было опасно ходить, а после дверных ручек, испачканных смолой, руки становились отвратительно липкими.
Самые нищие из жильцов подвергались самым ярым нападкам. Если им случалось задержаться с платой, таз грязной воды мог некстати вылиться им на ноги, когда они выходили в вестибюль. На лестничной клетке неожиданно прорывало канализационную трубу, замочные скважины оказывались забитыми воском, а тараканы (которых переносили в спичечных коробках) заполоняли мансарды несчастных.
Хуже всех было Мадлен Дюмериль, старушке-матраснице, которая всю жизнь прочесывала шерсть на матрасах, взбивала соломенные тюфяки и чистила обшивку кресел под мостом Марии. Родственница, скончавшаяся недавно где-то в Пикардии, оставила ей немного денег, которые она получала в качестве регулярных выплат и которые позволяли ей платить за каморку, покупать картофель и бульон, а раз в неделю — мешок угля, чтобы согреться в холодное время года. Жюль Фрике не мог ей этого простить, равно как и правительству, которое, по его мнению, обязано высылать таких, как она, из столицы, а не оставлять жить под одной крышей с добропорядочными гражданами.
Вот у этой-то женщины, которая, согнувшись в три погибели и тяжко опираясь на две клюки, собиралась войти в дом 28 на бульваре Берси, Виктор и спросил о Бенуа Маню.
— Хотите, я помогу вам донести покупки? — предложил он, протянув руку к почти пустой сетке.
Она недоверчиво осмотрела его единственным глазом — второй был спрятан под квадратиком из черной ткани.
— Благодарю вас, я как-нибудь сама.
— Раз вы живете здесь, быть может, подскажете. Я ищу мсье Бенуа Маню.
Прежде чем она успела открыть рот, консьерж выскочил из своего закутка и вырос перед Виктором.
— Мамаша Выпей-Море вам уж точно не поможет! Она слишком редко просыхает, чтобы помнить соседей!
— Это неправда, я и в молодости не выпивала, а уж теперь и подавно!
— Ваше прозвище говорит само за себя! Да и все голодранцы имеют обыкновение прикладываться к бутыли.
— Если меня так и прозвали, то потому, что летом, под мостом, мы умирали от жары, и я пила воду литрами! — возразила возмущенная старушка.
Но тут в их перепалку вмешался Виктор.
— Мсье, относитесь к этой даме с уважением.
— К даме! Скажете тоже! Только ведь вам, мсье, нужен именно я, нравится вам это или нет. Ваш Маню, этот странный тип, который не удосуживался вовремя платить за жилье, исчез, испарился еще в феврале! Не заплатив! Несколько дней я переживал, что его не видно. Я подумал было, что у него срочная работа и он скоро явится. Как бы не так! Мы с домовладельцем ждали долго, но в конце концов вынуждены были воспользоваться моей отмычкой — на случай, если нас от этого мошенника избавила старуха с косой. И что же: никого! Хозяин обратился в полицию — никаких следов. Вещи на месте, документы, мебель, реторты, из-за которых, кстати, он десятки раз мог устроить пожар, одежда… Домовладельцу не хотелось тратиться на хранение, и он поручил мне сбыть все это с рук. Я позвал перекупщика, и в квартире поселился другой жилец, каналья Пьер Андре, который еще хуже, чем Маню. Ведь он, представьте себе, поэт! До чего дошла Франция!
— А мне очень нравился мсье Бенуа, — пробормотала старушка. — И заметьте, мсье Андре очень любезный.
— Не удивительно! Рыбак рыбака видит издалека. Вы довольны, я вам все выложил, ведь так? А эта старуха, бьюсь об заклад, сама ничего и не заметила!
— У «этой старухи» есть имя, и если бы вы позволили, она бы мне все рассказала не хуже вашего.
— Вот она, благодарность! А кто вы, собственно, такой? Родственник Маню? Если так, то вот, я подсчитал сумму его долга, — извольте оплатить!
Виктор достал из кармана удостоверение, выданное Изидором Гувье, и потряс им перед лицом консьержа.
— Я журналист. Могу обеспечить вам такую репутацию, что мало не покажется.
Жюль Фрике так поспешно скрылся в своей квартирке, будто его укусила бешеная собака. Старушка рассмеялась.
— Это правда, что вы пишете статьи? Я расскажу вам кое-что еще, о чем умолчал консьерж. Он все видел, как и я. Я как раз шла из булочной.
— Что же вы оба видели?
— Этот славный мсье Маню забрался в фиакр и уехал, как только кучер махнул хлыстом. С тех пор он здесь и не показывается. А в фиакре, как мне показалось, сидела дама. Добрый мсье Бенуа в конце концов завоевал чье-то сердце. Я рада за него. Всего хорошего, мсье.
Порывы ветра колыхали поверхность Сены, по которой плавали ветки и клочья промасленной бумаги. Боясь, что шляпа улетит, Виктор решил снять ее, проходя по мосту Берси. Возможно ли, чтобы Бенуа Маню оставил свое жилье ради чувственных шалостей? Он посмотрел на эту ситуацию с другой стороны: если бы Таша велела ему немедленно к ней переехать, согласился бы он вообще ничего с собой не брать?
«Это маловероятно. Я забрал бы некоторые сувениры. Но откуда нам знать, может, этот Маню набил пару чемоданов, которые тайно вынес за несколько дней до побега. Но он исчез в феврале! То есть уже полгода не дает о себе знать!»