Мунрейкер
Шрифт:
Она была высока, темноволоса и сохраняла некую нетронутую, девственную прелесть, к которой война и пять лет службы в Сикрет Сервис добавили определенный оттенок строгости. Если только в ближайшее время она не выскочит замуж, уже в сотый раз думал Бонд, или не заведет себе любовника, то эта патина холодной суровости очень просто может обернуться сварливостью старой девы, и тогда она пополнит собой армию женщин, навсегда обручившихся с собственной карьерой.
Бонд не раз говорил ей об этом и вместе с двумя другими сотрудниками секции «00», в разное время, предпринимал решительные атаки на ее невинность. Она же с неизменной надменностью матроны (которую все трое, льстя своему мужскому самолюбию,
Однако, что им не дано было знать, так это то, что, любя всех троих одинаково, она до боли в сердце переживала за каждого из них, когда им грозила смертельная опасность, и не желала связывать себя духовными узами с человеком, которого через неделю могло уже не быть в живых. Служба в Сикрет Сервис — это своего рода кабала, и коли ты женщина, то не много остается у тебя возможностей для посторонних связей. Мужчинам легче. Разводить амуры на стороне им не возбранялось. Ведь для них — в случае если они хоть как-то использовались в, как это тактично именовалось, «полевых условиях», — такие понятия, как брак, дети, дом, попросту не существовали. Однако для женщины связь вне пределов Сикрет Сервис автоматически означала «опасность утечки информации», и в конечном счете она становилась перед выбором: либо увольнение, и тогда нормальная жизнь, либо вечное «сожительство» с Королем и Отечеством.
Лоэлия Понсонби знала, что почти достигла того возраста, когда пора принимать решение, и все в ней склонялось к тому, чтобы уйти. Но с каждым днем мученический ореол Эдит Кавелл и Флоренс Найтингейл все теснее замыкал ее в круг подруг по штабу, с каждым днем становилось все труднее и труднее решиться покинуть эти ставшие ей родными стены.
А пока, будучи одной из самых преуспевающих девушек в штабе, она входила в состав высшего сословия старших секретарей, имевших доступ к самым сокровенным секретам службы и вправе была рассчитывать, что через двадцать лет радениями управления личного состава ее имя вкупе с именами чиновников из Совета рыбной промышленности, почтового ведомства и Женского института будет внесено золотыми чернилами в самый конец рождественского списка награжденных орденом Британской империи 4-й степени — мисс Лоэлия Понсонби, старший секретарь, министерство обороны.
Она отвернулась от окна. На ней была розовая в белую полоску сорочка и простая темно-синяя юбка.
Глядя в ее серые глаза, Бонд улыбнулся.
— Я зову вас Лил только по понедельникам, — запротестовал он. — И мисс Понсонби в остальные дни. Но я никогда не назову вас Лоэлией. Это имя ассоциируется у меня с одним неприличным лимериком [шуткой (англ.)]. Есть что-нибудь для меня?
— Нет, — отрезала она, но, смягчившись, добавила. — У вас и так полно работы. Правда, не срочной, но все равно очень много. Ах, «сарафанное радио» сообщает, 008 выкарабкался. Сейчас в Берлине, набирается сил. Боже мой, как я рада!
Бонд вскинул глаза.
— Когда вы об этом узнали?
— С полчаса тому назад, — ответила она.
Бонд вошел в просторный кабинет, где кроме его стола стояли еще два, и плотно закрыл за собой дверь. Подошел к окну. Его взору открылась уже почти летняя зелень Риджентс-Парка. Значит, Билл все-таки сделал это. В Пенемюнде и обратно. Набирается сил в Берлине — звучит не больно-то обнадеживающе. Видимо, здорово ему досталось. Что ж, придется ждать новостей из единственно доступного в штабе источника достоверной информации — дамской уборной, известной, к бессильной ярости Отдела внутренней безопасности, как «сарафанное радио».
Бонд вздохнул и сел за стол, придвигая к себе корзину с коричневыми папками, помеченными красными звездочками, которые заменяли гриф «совершенно секретно». Как там дела у 0011? Минуло уже два месяца, как он бесследно исчез в портовых трущобах Сингапура. И с тех пор ни слова. В то время как он, Джеймс Бонд, агент 007, старший из трех агентов, заслуживших право иметь в личном номере индекс «00», сидит за удобным столом, возится с какими-то бумажками и пытается ухаживать за секретаршей.
Он поежился и решительно раскрыл верхнюю папку. В ней была подробная карта южной Польши и северо-восточной Германии. В глаза бросилась кривая красная линия, соединявшая Берлин и Варшаву. К карте прилагался пространный меморандум, отпечатанный на машинке и озаглавленный «Железнодорожная магистраль: Надежный вариант отхода с Востока на Запад».
Бонд достал черный вороненый портсигар и черную зажигалку «Ронсон» и положил перед собой. Прикурив сигарету — одну из тех, набитых македонским табаком, с тремя золотыми кольцами на мундштуке, что изготовляли специально для него в лавке «Морлендс» на Гросвенор-Стрит, — он придвинулся в мягком шарнирном кресле к столу и погрузился в чтение.
Таково было начало обыкновенного рабочего дня для Бонда. Лишь два-три раза в год выпадали задания, требовавшие от него специальных навыков. В остальное время он выполнял не слишком обременительные обязанности старшего государственного служащего — присутственные часы с десяти до шести, которые, впрочем, не требовали строгого присутствия; ленч, как правило, тут же в столовой; приятный вечер за карточным столом в компании близких друзей, или в казино «Крокфордс», или занятия любовью, без особой страсти, с одной из трех одинаково благорасположенных к нему замужних женщин; уик-энды, посвященные игре в гольф по-крупной в одном из клубов в пригородах Лондона.
Отпуска он не брал, разве что по болезни, и то только в случае необходимости, но, завершив очередную миссию, почти всегда получал две недели отдыха. В год имел 1500 фунтов, обычное жалование старшего чиновника на государственной службе, и плюс к этому еще 1000 фунтов необлагаемого налогом дохода из собственных источников. Впрочем, находясь на задании, Бонд волен был тратить любые суммы, так что в остальное время года мог вполне безбедно существовать на чистые 2000.
У него была небольшая, но уютная квартирка в районе Кингс-Роуд, за которой присматривала пожилая шотландка, этакий божий одуванчик по имени Мэг, и двухместный закрытый «бентли» 1930 года выпуска с усиленным двигателем, который Бонд держал в таком превосходном состоянии, что при необходимости тот выдавал все сто миль в час.
На это и тратил он все свои деньги и гордился тем, что коли суждено ему погибнуть до предельного в его профессии возраста в сорок пять лет, в чем в минуты хандры был абсолютно уверен, то на его банковском счету не останется ни пенса.
До той поры, когда его автоматически исключат из списка сотрудников с индексом «00» и переведут на работу в штаб, оставалось еще восемь лет. Или по меньшей мере восемь опаснейших заданий. Может, шестнадцать. А то и все двадцать четыре. Мало не покажется.
К тому моменту, когда Бонд закончил фиксировать в памяти подробности меморандума, в большой стеклянной пепельнице уже лежали шесть окурков. Взяв красный карандаш, он пробежал глазами приклеенный к титульному листу список сотрудников, допущенных к ознакомлению с документом. Список возглавлял М., следом шел «начштаба», затем около дюжины литер и цифровых индексов и уже в самом конце «00». Напротив нулей Бонд поставил аккуратную галочку, вместо подписи приписал семерку и отложил папку в корзину исходящих материалов.