Муос: Чистилище
Шрифт:
От Кати исходил сильный запах пота, немытого тела и прокисшего молока. Женского молока. Игорю стало противно и одновременно стыдно при мысли, что его могут сейчас увидеть уновцы. Он снова раздраженно оттолкнул Катю:
– Уходи, Катя, уходи! Я не хочу!
– Но почему? Ты ведь не знаешь, какая я! Я же больше ничего не прошу у тебя.
И тут неожиданно он услышал из-за стенки знакомый голос:
– Кать, оставь его в покое и иди к своим детям.
Внезапно Катя разрыдалась и вскочила на ноги:
– Да что тебе мои дети?! – обращаясь к стенке, воскликнула она. – Потому что
Одеваясь на ходу, она выбежала из палатки, громко и уж совсем по-детски всхлипывая. Несколько минут было тихо, и Радист лежал, ошарашенный происходящим. Потом он услышал снаружи голос Светланы:
– Можно войти? Я хочу тебе кое-что объяснить.
– Да ладно, входи…
– Не думай, что я подслушивала, просто моя квартира за стенкой.
– А что это с Катей?
– Решила тебя соблазнить. По нашим законам, если она от тебя забеременеет, ты будешь вынужден на ней жениться. А так у бедняжки мало шансов. Мужиков-то у нас не хватает…
Светлана еще что-то говорила о местных обычаях, но Радиста вдруг начало страшно клонить в сон, и он слушал вполуха. Девушка это заметила и, как всегда, быстро исчезла, тронув его перед уходом за плечо:
– Ладно, спи.
Но Кудрявцев этого уже не слышал, провалившись в очередной кошмар.
* * *
«Атас! К оружию!» – слышалось кругом. Радист, выползая из вязкой тины своих видений, не сразу понял, что это уже не сон. Когда он заставил себя открыть глаза, то по голосам и звукам со станции понял, что что-то случилось. Он высунул голову из квартиры.
На станции царил хаос. Сотни партизан, включая детей, бежали в разных направлениях. Почти у каждого в руках были арбалеты, копья и еще какие-то предметы. Поначалу казалось, что партизан охватила паника, но уже спустя минуту это впечатление изменилось. В их перемещениях был явный смысл: каждый из них знал, куда и зачем бежит. Радист подошел к своим. Москвичи недоуменно смотрели на происходящее, ничего не понимая. Предполагали лишь, что партизаны ожидают нападения со стороны южных туннелей.
Радист смотрел и не узнавал тех заморенных, убогих минчан, какими они ему представились вчера. Это были воины. За считаные минуты они встали в боевые порядки, готовясь защищать свою станцию. Отсутствие стрелкового и тем более автоматического оружия заставило муосовцев воскресить средневековые методы боя, немного изменив их в соответствии с обстоятельствами. На платформе и над помостами со стороны южных туннелей партизаны расположились плотными полукольцами, вогнутыми внутрь станции. Каждое из полуколец состояло из семи линий защитников. На первой линии лежали стрелки с арбалетами, вторую образовали сидящие на полу, третью – стоящие на коленях, четвертую – стоящие в полный рост, пятую, шестую и седьмую – стоящие на скамьях разной высоты. Таким образом, линия обороны партизан представляла собой ощетинившуюся арбалетами живую наклонную стену. В сторону каждого из туннелей целилось около сотни стрелков. Впереди были подняты закрепленные на шарнирах и поддерживаемые тросами высокие щиты, обитые жестью.
В какой-то момент щиты упали, и в то же мгновение хлопки срабатывающих арбалетных пружин слились в один громкий рокот. Как только туча стрел исчезла в глуби туннеля, несколько партизан натянули канаты и щиты снова поднялись. Стрелки принялись спешно перезаряжать арбалеты. За пару секунд, пока туннель был открыт, луч прожектора выхватил крупный силуэт в глубине – видимо, в него и целились арбалетчики.
Пока первая линия обороны отражала нападение, метрах в десяти за ней формировалась вторая, которую составляли женщины и подростки. У каждого из них в руках тоже были заряженные арбалеты, правда, меньших размеров.
Десяток мужчин и женщин с копьями и совсем маленькие дети – те, кто еще не мог держать в руках оружие, собрались в северной части станции. Эта группа, видимо, должна была покинуть станцию, если враг окажется сильнее.
Дехтер с Расановым обсуждали, как им получить назад свое оружие, чтобы принять участие в защите станции. Но в этот момент кто-то скомандовал: «Отбой учебной тревоги!». Партизаны, как ни в чем не бывало, переговариваясь и шутя, стали расходиться со своих боевых позиций. Уновцы пошли рассматривать «врага» – обвитый тряпьем деревянный манекен, грубый муляж какого-то местного чудовища. Несколько пацанят выдергивали из него глубоко впившиеся стрелы. Еще одна девочка ходила чуть дальше, собирая стрелы промахнувшихся, но их было совсем немного.
* * *
Утром вернулся командир нижнего лагеря партизан Кирилл Батура. Он ходил в Центр по какому-то важному делу и на момент появления уновцев в лагере отсутствовал.
Дехтера и Расанова командир вызвал к себе, в небольшое служебное помещение, убранство которого составляли стол, несколько стульев и пара шкафов с потрепанными папками и книгами. На столе, как раз над креслом командира, висел на ремне АК, видимо командиру и принадлежавший.
На вид Батуре было лет сорок. Он, как специалист и руководитель, пользовался правом долгожительства. Может быть, он был моложе, но его старили борода, лысина и красные от недосыпания глаза.
Было заметно, что командир рад встрече и вместе с тем чем-то озабочен. Он сразу же вышел из-за стола и поздоровался с гостями, долго тряся руку каждого в своих костлявых ладонях. При этом Батура не подал виду, что его смущает маска Дехтера, – видимо, был уже об этом предупрежден своими.
– Извините за тот прием, который вам оказали в верхнем лагере. У нас тут, знаете ли, очень неспокойно в Муосе, приходится быть начеку… – При этих словах по лицу Батуры пробежала тень, но потом он оживился и снова заговорил. – Что это я?.. Лёнька, а ну-ка сообрази нам с москвичами! «Брестской» бутылочку достань…
В дверь вошел Лёнька – пацан лет четырнадцати, видимо выполнявший роль адъютанта командира, и с недовольным лицом безапелляционно заявил:
– Дядька Кирилл, там всего три осталось. Сами ж говорили, на День Объединения Муоса поберечь…
– Да, мать твою, я кому говорю, неси! До объединения Муоса можем не дожить. А тут такие гости!
Пока они разговаривали, недовольный Лёнька куда-то сходил и принес довоенную бутылку водки, а также доску, на которой было аккуратно порезано соленое сало с прослойкой и стояла миска с дымящейся вареной картошкой.