Мурманский сундук.Том 2

Любопытнов Юрий Николаевич

— Угу.

— Где ты видел кошелёк? — Пашка опустился на стул.

— Видал, — ответил Мощь. — Сколько денег было?

— Одна тысяча шестьсот шесдесят…

— Это не он? — Федька достал из кармана пустой кошелёк и положил на стол.

Пашка тут же схватил его, смял в руках, дёрнул «молнию».

— Это… мой кошелёк, — бормотал он, то закрывая, то раскрывая его. — А где… деньги? — Он растеряно посмотрел на Федьку.

Федька вывернул карман пальто и высыпал на стол разноцветные бумажки.

— Деньги! Мои… — шептал Пашка, перебирая купюры. Его руки зарылись в ворох бумажек, ныряли там, выхватывая то

одну, то другую. — Мои голубчики… Вот десятка с чернильной цифрой, а вот разорванный трояк, мне его подсунул Петька Жигалов.

Когда он говорил, Федька видел, как остро сверкал его золотой зуб. Руки у Пашки дрожали. Эту дрожь Федька тоже заметил и отвернулся, вспомнив, что и у него дрожали руки, когда он в первый раз пересчитывал эти деньги.

Он допил пиво и встал.

— Раз деньги твои, — сказал он, — тогда забирай! — И Федька пошёл к выходу.

— Ты куда? — вскочил со стула Пашка. — Постой! На… — он протянул горсть денег, — возьми!

— Не надо мне ничего, — ответил Федька, проскользнул в зал и выскочил на улицу. Глотнув свежего воздуха, он привалился к стене бара и свободно вздохнул, будто свалилась с него непомерная тяжесть.

1985

СПРОСИТЕ МУХИНА

Загорская байка

Горит на берегу собранный в кучи сушняк. Дымы от костров падают на снег, стекленят его, раcтекаются между деревьев и исчезают, оставляя в морозном воздухе запах смолистой хвои и горьковатый приторный дух бересты.

Река сжата льдом. На нём желтоватые наносы

— ветер вместе со снегом несёт с вымоин поля земляную тонкую пыль. Вдоль реки, по льду, насколько хватает глаз, тёмные точки — это у лунок расположились приехавшие рыболовы. Рядом с лунками — выдолбленные пешнёй горки льда, прозрачного и мутного, с прожилками и пузырьками воздуха, с захваченной в плен речной растительностью, пожелтевшей, потерявшей летние краски. Клёв сегодня неудачный, и лица у рыболовов недовольные. Они чаще, чем обычно, греются у костра, подставляя огню то грудь, то спину, похлопывают себя руками по бокам, приплясывают и постороннему наблюдателю может показаться, что они исполняют какой-то ритуальный рыбацкий танец.

С утра солнце грело по-весеннему, но к полудню нахмурило, по реке и полю гуляет пронизывающий ветер. От него зябнут руки, деревенеет лицо. Многие из рыболовов не выдержали и двинулись под прикрытие крутого берега, найдя места, где не так опасен обжигающий лицо ветер.

Вадим Терехов сидел на ящике невдалеке от Сергея и Фимыча — своих приятелей — и перебирал в памяти недавнее время, когда собирался на рыбалку. Он улыбнулся непослушными от холода губами, вспомнив, как уговаривал жену, чтобы отпустила его на воскресенье. Она сначала молчала, будто не видела его прикидок, чрезмерной ласковости, заглядываний в глаза, расторопности, с которой он бросался выполнить любое её поручение, а за ужином спросила:

— На рыбалку что ли собираешься?

Вадим ответил не сразу. Вздохнул, словно не очень хотелось ему и ехать, но сказал:

— Надо съездить, Серёга с Фимычем зовут.

— Три карася привезешь…

— Может, повезёт, — отозвался Вадим, не глядя на жену, но считая, что она сдаётся.

Он знал, что не за карасями едет. Просто в последнее время ему надоело всё — и работа, и

дом. Хотелось, как говорили у них на заводе, размагнититься, ощутить самого себя. Перед рыбалкой, он, как всегда загорался, ему казалось, что он только и жил в эти минуты сборов. Его волновали эти хлопоты загодя, хождения по магазинам, выбор лесок, крючков, прочей снасти, напайка самодельных мормышек, изготовление удилищ, разговоры с друзьями о выборе места для рыбалки, ожидание дня поездки, словом, всё.

Рыбалку он любил. И не только за сам процесс, когда сидишь и ждёшь — вот-вот клюнет, а за то, что он на ней, как нигде, становился самим собой. На него никто не давил, никто не мешал и он никому не мешал. Он уезжал на рыбалку и оставлял дома всё — мелкие и крупные переживания, неудачи на работе, придирки жены, непонимание дочери — всё оставлял. Ехал в край забвения.

Насквозь промороженный автобус, скрипя всеми швами и сочленениями, нёсся куда-то в темноту, как космический корабль в безвоздушном пространстве, и редкие смутные огоньки за прихваченными морозом окнами были похожи на далёкие звёзды. Эту несущуюся машину подкидывало на рытвинах и ухабах, трясло, как в лихорадке, и подпрыгивали, громыхая сваленные на пол ледобуры и пешни, фанерные самодельные ящики и немудрёная снасть.

А когда он сидел летом с удочкой на берегу реки, сколько разных картин рисовалось в его голове? Недвижно стоял поплавок на перламутровой воде, но если смотреть на него долго, он, казалось, плыл потому что плыли по небу отражённые рекой облака. И лесная тишина, и негромкие звуки от игры рыб, и неожиданный, причмокивающий плеск волны о берег или прилёт птиц на отмель, чтобы походить, выслеживая пищу в песке, а потом взлететь ввысь, упасть вниз, делая дугу над водой, чуть ли не касаясь её крыльями, и снова взмыть в небо и пропасть в синеве — это наводило успокоение на Вадима, и ему ничего не надо было, кроме того, чтобы смотреть на поплавок и загораться детской радостью, когда клевала какая-либо рыбёшка.

И сегодня, хотя ему не везло, — он сверлил лунки там и сям, но шла одна мелочь, — он был спокоен и не высказывал вслух своих обид на неудачный день. А рыбалка плохая, клёва почти нет. Рыболовы ругаются, проклинают погоду, клянут «дурью» рыбу, но терпеливо ждут — вдруг ещё будет удача, ещё повезёт, не зря же они тащились за десятки километров, чтобы уехать с пустыми руками.

Вадим оглядывал взбугрённый снежными жёсткими наносами горизонт, редкие деревья по другую сторону реки, извилистые овражки, стремящиеся с полей к реке, поглядывал на солнце — светлое размытое пятно — и улыбался: и морозной тишине, и холодному простору полей, и чудной рыбе, которая не хотела ловиться.

Ему захотелось покурить, и он полез в карман, но спичек не нашёл, подумал, что, наверное, обронил и пошёл к Сергею и Фимычу, лунки которых были рядом. Под валенками звучно заскрипел слежавшийся, не сметённый со льда ветром крупинистый снег.

Подойдя к приятелям, посмотрел на улов, сложенный рядом с лункой Сергея. Взял за хвост самого большого ерша, подкинул на ладони, засмеялся:

— Силён, бродяга, потянет на кило. Как? — Он снова засмеялся.

Сергей не ответил на шутку. Он внимательно впился глазами в сторожок, словно знал, что сейчас клюнет. Из-за такой плохой рыбалки он нервничал. Вадим видел, как ходили желваки на скулах.