Мусаси
Шрифт:
С неохотой Осуги согласилась. Разумеется, она жаждала узнать все, как и Оцу, но скорее умерла бы, чем обратилась с просьбой к Симмэнам.
До дома Огин было минут двадцать ходьбы. Как и семейство Хонъидэн, Симмэны принадлежали к сельской знати, и оба дома вели свое происхождение от рода Акамацу. Разделенные рекой, оба дома молча признавали право друг друга на существование, но этим их отношения и ограничивались.
Главные ворота усадьбы Огин оказались запертыми. Ни лучика света не пробивалось из
– Главе семейства Хонъидэн не пристало входить в дом Симмэнов с черного входа! – заявила Осуги. – Это унизительно.
Оцу пошла одна. Через некоторое время у ворот зажегся свет, и Огин вышла встретить старую женщину, которая вдруг из простой женщины, каждый день ломавшей спину в поле, превратилась в чинную даму, соблюдающую все тонкости этикета.
– Прошу извинить за причиненное беспокойство в столь поздний час, но мое дело не терпит отлагательств. Очень мило с вашей стороны выйти и встретить меня.
Быстро пройдя мимо Огин в дом, Осуги уселась на самое почетное место в комнате перед нишей-токонома, словно была посланцем богов. Сидя на фоне свитка, исписанного иероглифами, букета икэбаны, Осуги снисходительно выслушала приветственные слова Огин.
После завершения формальностей Осуги немедленно перешла к делу. Стерев с лица искусственную улыбку, старуха зло уставилась на Огин:
– Мне сказали, что молодой демон приполз домой. Приведи его ко мне!
Осуги славилась своей резкостью, но все равно столь неприкрытая злость поразила деликатную Огин.
– Кого вы называете молодым демоном? – спросила она подчеркнуто сдержанно.
Ловко, как хамелеон, Осуги сменила тактику.
– Я оговорилась, – рассмеялась она. – Так его называют наши деревенские, а я повторила. Молодой демон – это Такэдзо. Он здесь прячется?
– Нет, – ответила Огин с нескрываемым удивлением. Она еще не пришла в себя от слов старухи.
Оцу, сочувствуя Огин, рассказала, как она видела Такэдзо на Празднике цветов. Пытаясь сгладить неловкость, она добавила:
– Как странно, что он не пришел домой.
– Не пришел, – подтвердила Огин. – Я ничего не знаю. Но если он вернулся, то должен появиться с минуты на минуту.
Осуги прямо сидела на подушке-дзабутон, сложив руки на коленях. Внезапно она разразилась яростной тирадой:
– Хотите, чтобы я поверила вашим басням, что его здесь нет? Разве не знаете, что молодой балбес сманил моего сына на войну? Не знаете, что Матахати – наследник и будущий глава рода Хонъидэн? Твой брат сбил с толку моего сына и заставил его рисковать жизнью. Если мой сын убит, то это дело рук Такэдзо. Пусть теперь не надеется, что уйдет,от возмездия…
Старуха остановилась перевести дух, ее глаза зло блестели. Потом она продолжила:
– Хороша и ты! Почему ты, старшая сестра, не послала его ко мне, как только он здесь объявился? Вы оба мне отвратительны, поскольку не умеете уважать старость. Вы жестоко меня оскорбили!
Судорожно вздохнув, Осуги заключила:
– Если Такэдзо вернулся, верните и моего Матахати. Немедленно позови молодого демона, и путь он объяснит, что произошло с моим дорогим сыном!
– Как же я это сделаю? Такэдзо нет здесь.
– Бессовестная ложь! – взвизгнула Осуги. – Ты знаешь, где он.
– Уверяю вас… – робко возразила Огин. Ее голос дрожал, глаза наполнились слезами. Как ей сейчас не хватало отца!
Вдруг со стороны комнаты, выходящей на веранду, раздался какой-то треск и потом топот убегающих ног. Глаза Осуги сверкнули. Оцу приподнялась, и в это мгновение раздался леденящий душу вопль – скорее животный, чем человеческий крик.
– Держи его! – раздалось в саду.
Послышался громкий топот бегущих людей, треск ломаемых веток.
– Это Такэдзо! – закричала Осуги.
Вскочив, она злорадно наклонилась над Огин, с ненавистью выплевывая слова:
– Я знала, что он здесь! Видела так же отчетливо, как нос на твоем лице. Не знаю, почему ты пыталась скрыть его от меня. Запомни, я этого тебе никогда не прощу!
Осуги рывком распахнула сёдзи.
От увиденного ее лицо сделалось пепельно-серым. Молодой человек в ноговицах лежал навзничь на земле, вероятно уже мертвый, хотя кровь продолжала струиться из его глаз и носа. Судя по раздробленному черепу, его убили деревянным мечом.
– Здесь… здесь убитый! – заикаясь, произнесла Осуги.
Оцу принесла огонь и склонилась над телом рядом с онемевшей от ужаса Осуги. Это был не Такэдзо или Матахати, а какой-то неизвестный в здешних краях самурай.
– Кто мог убить его? – пробормотала Осуги. Быстро повернувшись к Оцу, она приказала:
– Идем домой, чтобы нас в это дело не впутали!
Оцу не могла сдвинуться с места. Старуха наговорила слишком много оскорбительных слов. Было бы несправедливо по отношению к Огин уйти, не утешив ее. Если Огин и лгала, значит, у нее были на то причины. Решив остаться, Оцу сказала Осуги, что придет попозже.
– Как знаешь! – отрезала Осуги, направляясь к выходу. Огин предложила ей фонарь, но старуха отвергла любезность:
– Глава семейства Хонъидэн не совсем выжила из ума, чтобы заблудиться без вашего фонаря!
Заправив полы кимоно за пояс, Осуги решительно зашагала через сад и скрылась в густеющем тумане.
Не успела она отойти от усадьбы, как ее окликнули. Остановивший ее человек держал обнаженный меч, его руки и ноги были прикрыты щитками. Таких воинов не часто можно было встретить в деревне.