Мушка
Шрифт:
– Дарин... ну да. Какая у нее фамилия?
– Каган.
– Точно. Дарин Каган.
Демпси считал самой сексуальной женщиной «Си-эн-эн» Жаки Жера из прогноза погоды, но разговор уже перетек в другое русло, и они принялись обсуждать дела в районе, которые пошли прахом, когда сюда перебрались молодые хваткие яппи и стали ставить палки в колеса местным предпринимателям. Роланда особенно доставало бистро по соседству, там, где раньше был итальянский ресторанчик.
– Знаете, кто там заправляет? – Он обратился ко всем присутствующим, даже к Демпси. – Лесбиянки из Аргентины. Без шуток. Один парень, который там работает, сказал мне, что это дом аргентинской лесбийской любви. Он так и выразился. Аргентинской лесбийской любви.
– Маркетинг, – с ухмылкой сказал тощий.
– А что, аргентинские лесбиянки не могут общаться с румынскими или с бразильскими?
Тощий хихикнул.
– Тебе нужно составить им конкуренцию, Роланд. Назови свое заведение «Бар хорватских лесбиянок».
Латинос сказал, что это не просто яппи, а новая форма извращения, и рассказал, что видел, как двое парней мастурбировали на дерево в Вашингтон-сквер. Среди бела дня.
Тощий приподнял бровь:
– И тебя это шокировало?
Роланд похлопал ладонью по стойке:
– Вот твоя блондинка.
Низкий грудной голос ведущей придал новостям о Кашмирском кризисе эмоциональную окраску. Роланд убавил звук. Третье сообщение касалось последствий судебного процесса по делу Лары. В кадре появилось здание суда в Олбани, и они трое на ступеньках: сияющий Пинеро, Хейли с отсутствующим взглядом и Демпси, уставившийся в одну точку за камерой. Дальше пошли кадры Сто шестьдесят четвертой улицы в Форт-Вашингтоне. Еще одна демонстрация протеста. Демпси опустил взгляд на стойку и понял, что не сможет больше работать полицейским. Это не было решением, принятым после долгих сомнений и раздумий, до этого момента он не собирался уходить из полиции. Просто сейчас, когда он наклонил голову, у него что-то замкнулось в голове, и он это понял. Чем он станет заниматься дальше, он не знал, – но даже перспектива рыться в мусорных баках в поисках пивных банок казалась менее тягостной. На миг он исполнился надежды порвать раз и навсегда с параноиками и героическими коррупционерами, которые находились во власти собственных противоречивых мыслей и заблуждений в той же мере (если не в большей), что и люди, которых они были призваны защищать.
Он поднял глаза и увидел в телевизоре себя самого, разговаривающего с той же миловидной брюнеткой, которая брала интервью у Хейли, и вспомнил исходившие от нее волны аромата духов, блеск волос. Он заметил, что трое мужчин пристально смотрят на него. Тощий парень и Роланд в конце концов отвернулись, но латиноса явно распирало от желания высказаться. Он вытащил из кармана бумажник, то и дело стреляя глазами в сторону Демпси, потом бросил несколько купюр на стойку и сказал:
– Мне пора. Увидимся завтра, ребята. Окинув Демпси откровенно враждебным взглядом, он направился к двери.
– Ох уж этот парень! – Тощий пренебрежительно фыркнул. – От него так и жди неприятностей.
– Человек платит по счету и никого не трогает, – сказал Роланд. – По моим понятиям, нормальный мужик.
Демпси встал, полез в карман, и Роланд нерешительно сказал:
– Мне кажется, вы можете еще посидеть, офицер. О'кей? Дать вам холодненькой?
– Вот именно! – Тощий развернулся всем корпусом к Демпси. – Мы на вашей стороне.
Да уж, поддержка добропорядочных граждан меняет дело, подумал Демпси. Она устранит тяжелый осадок в душе, позволит избавиться от чувства вины, принять непреднамеренность кровавой ошибки, совершенной по долгу службы. Черт побери! Он снова сел – не потому, что хотел услышать слова сочувствия честных граждан, а потому, что голова кружилась и ноги были как ватные. Он пил пиво, стараясь утешиться. На самом деле ни о каком сочувствии здесь говорить не приходится, напомнил себе Демпси. Он пользовался скандальной известностью, предоставлял превосходную тему для пересудов. Он почти слышал, как Роланд говорит одному из своих знакомых: «Знаешь, кто заходил сюда днем? Один из полицейских. Тот самый что застрелил пуэрториканца в Форт-Вашингтоне. Мы выпили за здоровье ублюдка».
После очередной кружки пива Демпси пошел в сортир отлить. Вымыв руки, он посмотрел на свое отражение в зеркале и осторожно приподнял повязку. Мушка не стала меньше, но линии перестали дрожать. Странно. Казалось, они сложились в некий геометрический узор. Вроде карандашного эскиза, нарисованного с соблюдением перспективы. Демпси сосредоточил взгляд на линиях. Похоже на коридор, решил он. Он различал ряды дверей по обеим сторонам стен, лепной карниз на потолке. Он прикрыл правый глаз и чуть повернул голову, чтобы посмотреть, как изменится картина. У него возникло впечатление, будто он оказался внутри рисунка и теперь стоит напротив двери. Все на месте: дверная ручка, глазок, косо висящая треснувшая табличка с номером. Все из тонких черных линий. Внизу живота у Демпси разлился холод. Он узнал номер – 126. Сгустки белка в стекловидном теле... Бред собачий! Сгустки белка не складываются в рисунок с изображением коридора.
Во всяком случае, этого коридора.
Несколько линий потолка скрылись под внезапно наплывшим на них белым пятном, а секундой позже на стене появилась длинная белая полоса, словно кто-то водил кистью по карандашному наброску, быстро нанося мазок за мазком; темные линии странным образом вытянулись, разрослись, заполонив все поле зрения – левого и правого глаза, – и Демпси понял, что, если так будет продолжаться, он вообще ослепнет. В считанные секунды белых пятен стало так много, что казалось, он смотрит сквозь белый куст и видит в просветах между листьями осколки зеркала, своего испуганного лица и облупившейся стены сортира. Он прижал повязку к глазу, но это не помогло. Незримый художник работал все быстрее. Демпси потер глаза, пытаясь остановить процесс, разогнать чертовы сгустки белка. Он приблизил лицо вплотную к зеркалу, почти ожидая увидеть белую пленку, затягивающую глаз, но глаз оставался голубым и ясным, без всяких видимых дефектов.
За мгновение до того, как белая тьма окончательно застлала все поле видимости, Демпси испытал тошнотворное чувство. Такая тошнота охватывает вас, когда вы вдруг понимаете, что потеряли управление автомобилем или что веревка, за которую вы цеплялись, лопнула; или когда вы выходите на проезжую часть улицы и боковым зрением замечаете нечто огромное, со страшной скоростью несущееся прямо на вас. Не в силах пошевелиться, как в кошмарном сне, вы на один долгий миг замираете в ослепительной вспышке света, словно Бог, если это он, щелкает «полароидом» за долю секунды до того, как вы взлетите вверх тормашками в темную бездну ужаса... или же, как Демпси, заковыляете на ощупь по растворившемуся в белизне коридору, слыша приглушенную музыку неподалеку и властный мужской голос, произносящий слова, недоступные вашему пониманию. Демпси пошел на звук голоса (очень медленно, поскольку был пьян), увидел три тени в нише под разбитым плафоном и в страхе рефлекторно вскинул руку, когда одна из теней вспыхнула яркой вспышкой огня и его отшвырнуло к стене мощным ударом; а потом перед глазами заплясали ослепительные вспышки, уши заложило от дикого грохота, в воздухе повисла плотная пелена дыма, и он упал, чувствуя сладковатый вкус крови во рту и пытаясь заговорить, произнести имя и отдать зажатый в руке предмет склонившейся над ним темной фигуре, но легкие у него быстро наполнялись жидкостью, словно он тонул в теплом море, – густой и вязкой. Это была не вода.
Как он мог тонуть?
Демпси обнаружил, что стоит, судорожно вцепившись в край умывальника, прерывисто дыша, мыслями еще наполовину пребывая в шкуре Лары Израеля. Он был испуган, но страх отступал перед сознанием невероятности события. Однако он мог поклясться, что все произошло на самом деле. С точки зрения здравого смысла это было невероятно. Невозможно. Но он явственно слышал запах пороха, чувствовал удары пуль и – самое главное – ощущал незримое присутствие Лары в своем существе, словно он был жидкостью, влитой в тело Демпси, и теперь вылился из него, оставив неприятный осадок. Возможно, Пинеро, назвавший Лару темной личностью, не был так уж далек от истины, поскольку в этом осадке Демпси различил что-то малодушное и подлое.
Господи!
Он ударил кулаком по стене. Да что он, совсем спятил? Лара умер. Умер двадцать шесть раз, по количеству выпущенных в него пуль. Зажмурив левый глаз, Демпси рассмотрел свое отражение в зеркале. Он выглядел до смерти напуганным, но никаких нервных тиков, никакой пены на губах, никаких признаков помешательства. Хотя, вне всяких сомнений, на минуту он действительно тронулся рассудком. Видение коридора исчезло. Опять мутные пятна и сплетения темных линий. Демпси поискал взглядом повязку. Она валялась на кафельном полу, в лужице под писсуаром. Надо будет зайти в аптеку, купить другую. А что потом? Вернуться домой и смотреть телевизор, пока не помрешь? Позвонить психиатру? Психиатр примется расхваливать свои лекарства. Тогда он все равно загнется, но за большие деньги. Понятное дело, он сыт по горло таблетками. Ему нужно как-то отвлечься от мыслей о судебном разбирательстве, об убийстве Лары, о своем глазе. Он не хотел возвращаться на работу. Там его посадят возиться с бумажками, и он останется в том же состоянии, измученный тоской и несчастный, только без телевизора.