Мушкетер
Шрифт:
– Мой покойный батюшка вел с такими негодяями настоящую войну, – завершил я. – Позвольте представиться, де Пор... – я на минуту запнулся, соображая, каким именем назваться. Мне не хотелось называть своего настоящего имени никому – ни слугам графа Пейрака, ни кому бы то ни было еще. Поэтому я закончил первым пришедшим на ум слогом: – ...тос. Да, вот так. Меня зовут Портос. А это – мой слуга... – я оглянулся на своего спутника. Мушкет, величественно покоившийся на его широком плече, натолкнул меня на счастливую мысль, и я представил его: – ...Мушкетон.
Лесничий назвал себя. Я еще раз выразил живейшую радость его появлением,
– Послушай, друг мой, – сказал я, когда мы вновь оказались на дороге, которая вела в Париж, – ты очень внушительно выглядишь с мушкетом на плече. Ты силен и сметлив. Не хочешь ли попробовать себя в воинской службе? Нет-нет, я не вербовщик, и говоря о службе, я имею в виду службу у меня. Я направляюсь в Париж, чтобы попытать счастья в одной из гвардейских рот его величества. И мне очень нужен слуга – ловкий и храбрый. Сдается мне, ты именно такой человек.
– Что же, господин Портос, – ответил Бонифаций после короткого раздумья. – Несмотря на то, что имя ваше звучит странно, мне оно нравится. Так же как мне нравится имя Мушкетон. Я даже чувствую, что оно лучше передает мои внутренние качества, чем прежнее имя. Да, сударь, я не прочь послужить у вас. Тем более, боюсь, делать мне здесь больше нечего. Но у меня есть условия.
– Что же, выкладывай свои условия, – я усмехнулся. – Может быть, я их приму.
Загибая короткие пальцы, Мушкетон сообщил, что вместо платы он готов служить у меня за кормежку и платье, но что одевать и кормить его я должен буду роскошно. Никакая другая плата ему не нужна, ежели я позволю ему несколько часов в день заниматься привычным ему ремеслом.
– Ты полагаешь, что в Париже есть места для браконьеров? – удивленно спросил я. – Черт возьми, конечно, я позволю тебе охотиться, дорогой Мушкетон, – если только ты найдешь, где. Я сам порой люблю полакомиться дичью.
– Не волнуйтесь, сударь, – невозмутимо ответил этот пройдоха. – Уж я такие места найду где угодно. Отец мой, царство ему небесное, немало позаботился о том, чтобы выработать у меня настоящий охотничий нюх. И дичь моя вам придется по вкусу. Ах, ваша милость! Когда-нибудь я вам расскажу о моем покойном родителе. Уверяю вас, вы диву дадитесь, узнав о его сметке и умении предвидеть будущее!
– По рукам! – сказал я. – Надеюсь, если я буду одевать тебя в собственное платье, ты сочтешь такую одежду достойной? Насчет же кормежки – я и сам, признаться, любитель пулярок и каплунов, приготовленных под хорошим соусом.
Как выяснилось почти сразу, я нашел в бывшем браконьере веселого и разговорчивого спутника. Всю дорогу до постоялого двора он развлекал меня рассказами, в которых причудливо переплетались вымысел с правдой. И то, и другое дополнялись житейскими суждениями, удивительно мудрыми для такого молодого человека. А еще я почувствовал его искреннюю привязанность ко мне – и за помощь в критической ситуации, и за выказанную симпатию. До постоялого двора мы добрались уже при лунном свете – и появились там не столько хозяином и слугой, сколько добрыми товарищами.
Ужин в придорожной харчевне оказался неожиданно хорош. Я изрядно проголодался, мой новый слуга – тоже. Нам подали отличный суп из угря с шампиньонами и орехами, а на второе – жареную щуку. Оказалось, что Мушкетон отличался не только отменным аппетитом, но и вкусом, неожиданно тонким для простолюдина. На мой удивленный вопрос Мушкетон ответил, что стряпня – его давнее увлечение, второе после охоты. Это лишь подтвердило мне удачность выбора. За ужином мой слуга развлекал меня удивительными историями, большая часть которых представляла собою небылицы столь занятные, что я слушал, разинув рот и позабыв о еде. Он же ни на минуту не останавливался, так что быстро управился со своей порцией, когда я только приступал к жаркому из щуки. Тяжело вздохнув, Мушкетон вдруг сказал:
– Знаете, сударь, а ведь щука – самый что ни на есть настоящий речной волк. Пожирает все, что подвернется. Даже утопленниками не брезгует. Меня иной раз озноб пробирает, как подумаю, что щука, поданная нам к ужину, сама недавно поужинала какой-нибудь несчастной, утопившейся с горя. И, значит, мы в каком-то смысле поедаем человеческие останки.
От этого замечания у меня мгновенно пропал аппетит, а плут тотчас очистил мою миску от «речного волка». Его уловка больше развеселила меня, чем разозлила. И я сказал:
– Друг мой, ты находчив и остроумен, но впредь, если ты будешь упражняться в остроумии со мной, твое здоровье может изрядно пострадать, – и я внушительно покрутил кулаком перед его носом. Не знаю, действительно ли он испугался трепки или притворился испуганным. Во всяком случае, когда хозяин подал нам анжуйского, Мушкетон не рискнул протянуть руку к бутылке до тех пор, пока я, смилостивившись, не кивнул ему
Выпив вина, он снова заговорил о своем отце.
– Ах, сударь, мой отец был поистине великим человеком! – сказал он. – Я многому у него научился – и выслеживать зверя, и ставить силки, и – что уж тут скрывать – уходить от егерей.
– Он, значит, тоже браконьерствовал в здешних местах? – спросил я.
– Нет, сударь, отец мой родом из Нормандии. А здесь я оказался случайно.
Из дальнейшего выяснилось, что отец моего доброго слуги был самым настоящим разбойником, выходившим на большую дорогу с дубинкой и мушкетом.
– Он был очень силен, господин Портос. Конечно, послабее вас, – добавил Мушкетон, уважительно поглядывая на мои кулаки, – но все равно, весьма силен. А еще он был очень богобоязненным человеком.
На замечание относительно того, что богобоязненность плохо сочетается с грабежом ближних, Мушкетон ответил, удивленно хлопая глазами:
– Но как же, сударь! Я несколько раз читал Святое Писание и, уверяю вас, ни слова не нашел там насчет того, что будто бы католику следует считать гугенота ближним!
– Так твой отец был католиком и грабил только гугенотов? – догадался я.
– И да, и нет, – Мушкетон почесал в затылке. – Вообще-то он грабил и тех, и других, но, как бы это сказать... Видите ли, он был человеком сомневающимся, как всякий, обладающий быстрым умом. Временами ему казалось, что истина – на стороне гугенотов. И тогда он, разумеется, обирал только католиков, считая их папистами и лицемерами. Но иной раз он начинал чувствовать, что к истине ближе взгляды католиков, и тогда объявлял гугенотов еретиками и предателями. Ну и... – он развел руками и.