Мушкетер
Шрифт:
Мужчина с крестиком, заробев сперва, приосанился, выпятив и без того широкую грудь.
— Нолан Чантри? — приподнял брови Ришелье. — Англичанин?
— Он католик, ваше высокопреосвященство, за что и пострадал не раз. Ещё в детстве ему пришлось отплыть в Новый Свет, однако пуритане и там не дали ему жизни.
— Это меняет дело. Что вы скажете, Луи?
— Нолан бился храбро, ваше высокопреосвященство, — сказал де Кавуа. — Стрелок он замечательный, хоть со шпагой и не в ладах. Зато умудрился справиться с фехтовальщиком, вооружившись незаряженным мушкетом!
Ришелье кивнул и сказал ласково:
— Нолан Чантри, вы приняты в мою гвардию.
Чантри выпучил глаза и гаркнул:
— Да здравствует кардинал!
Глава 22,
в которой до Олега доносится эхо
Еще лет двадцать назад появились первые подзорные трубы, но пока что ни адмиралы, ни генералы не имели в своем распоряжении никакой оптики.
Олег высунул голову поверх бруствера и, сощурив глаза, разглядывал укрепления Ла-Рошели.
Фарватер, ведущий к городской гавани, был узок, и по обеим сторонам створа возвышались башни: с запада — массивная шестигранная Ла-Шен (Цепная), а с востока — пятигранная башня Сен-Николя.
От Ла-Шен крепостная стена тянулась до башни Лантерн, высокой, как маяк, с готической часовней наверху и острым шпилем.
Сухов вздохнул. Они с Алёнкой бывали тут проездом.
Бродили по набережной Вален, входили в город через во-он те ворота. Там начинается главная улица, Рю-де-Пале, а к востоку протянулась ещё одна, параллельная главной, — Рю-де-Мерсье.
Вдоль обеих выстроились дома с навесными карнизами из шифера, с аркадами, с водостоками-горгульями. А вон там с берега на остров Ре протянут мост. Ага, только выстроят его немного позже дамбы Клемента Метезо. Несколько столетий спустя.
Олег закрыл глаза и с силой потёр лицо. Господи, как совместить в одной тупой башке два времени за раз и не свихнуться?!
Шёпотом выругавшись, он спрыгнул в траншею и побрёл на свой редут, отряхивая пыль с мушкетёрского плаща.
Мушкетёрская братия встретила их с Яром как надо, выпили-закусили за приезд, за короля, за то, чтобы все были живы-здоровы.
Двух дней не прошло, а уже такое чувство испытываешь, будто и не уезжал никуда. Затягивает служба.
Редут быстро оказался обжит — палатки, фургоны с тентами и без плотно обступили само укрепление. Ожидать контратак не приходилось, а посему лейтенант де Лавернь не гонял маркитантов, торгашей и проституток — пускай вытрясают солдатское жалованье, лишь бы воинство было довольно.
Им тут всю зиму зимовать, а скорее всего, и весну захватить придётся: осада — дело долгое. [104]
104
Ла-Рошель сдалась ровно через год — 28 октября 1628-го.
За линией редутов ещё хватало шатров, но всё больше сооружалось крепких, тёплых бараков — воевать можно было без удобств, но и без особых лишений.
Редут Сен-Мишель, который защищали мушкетёры, представлял собой укрепление в форме четырёхугольника, длиной шагов пятьдесят, с валом и рвом. Человек двадцать из роты маркиза де Монтале находились на редуте постоянно, одним своим присутствием лишая осаждённых надежды.
Первым Олега встретил корнет дю Пейре. Жан-Арман, убедившись, что Сухов не чей-то протеже, а добивается чести и славы своей головой и руками, как и он сам, испытал расположение к нему.
— Не отощал на королевской службе? — ухмыльнулся дю Пейре.
— Ещё нет, но подкрепиться не мешало бы.
— Тогда собирай своих, и двигаем. Луи посылал гонца — мясо уже готово!
— Мушкетёры! — бодрым голосом вскричал Олег. — Выходи строиться! Нас ждут не дождутся мясо, хлеб и сыр!
— А вино?! — послышался крайне озабоченный голос де Террида.
— И вино! — веско сказал Сухов.
Пока его подчинённые оживлённо копошились, готовясь сдать свой пост ночной смене, корнет поднялся к пушкарям, на орудиях которых Ришелье приказал выгравировать: «Ultima ratio Regis» — «Последний довод королей».
Отсюда до Ла-Рошели было не слишком далеко. Неожиданно на «прифронтовой полосе», отделявшей позиции королевских войск и городские стены, Олег заметил уныло бредущих людей — понурые женщины вели за руку детей, старики, опираясь на палки, тащились следом за ними.
— А это ещё кто? — подивился Сухов.
Один из канониров, одноглазый Жак-Номпар, жевавший табак, сплюнул тягучей жёлтой слюной и проговорил с выражением презрения в голосе:
— А это, ваша милость, ларошельцы слабых от голода и холода уберегают! Вытурили их из города, чтобы, значит, за стенами нашли себе и стол, и кров. А кому они нужны? Вон вчера на редуте Сен-Жерве стреляли, отбивали вылазку гугенотов, так заодно, наверное, с десяток положили этих слабаков! Такое вот, выходит, милосердие…
Олег только головой покачал.
— Ваше благородие! — послышался голос Пончика. — Кони осёдланы!
— Не понимаю, — пробормотал Сухов, — почему бы благородному дону не прибить нахального слугу.
Дождавшись лейтенанта де Лаверня с отрядом, Олег и Жан-Арман увели своих в тыл. Война войной, а обед — по расписанию.
После сытного, хотя и не слишком-то изысканного ужина мушкетёры разбрелись по бараку. Кто-то устраивался сыграть в кости, слуги мыли посуду, граф де Лон дежурил в этот день на конюшне, и было слышно, как лошади перетаптываются в денниках и фыркают нетерпеливо в ожидании скребка и доброй порции овса.
Сухов устроился под навесом, где запасали на зиму хворост и солому — дров нарубить было негде.
Вместе с Яром и бароном де Сен-Клер они чистили мушкеты и смазывали замки. Первая заповедь воина: можешь не мыться месяц и зарасти грязью, но оружие изволь держать в чистоте и образцовом порядке, ибо только исправное и ухоженное ружьё может спасти тебе жизнь.
Олегов мушкет был с батарейным замком оружейника де Бурже. Спасибо мэтру — он сделал спусковой крючок таким, каким его привык видеть Сухов, то есть перемещающимся вертикально, а не горизонтально, как на том же мушкете у Быкова.