Мускат утешения
Шрифт:
Они беседовали о том о сем: об интересных бабочках, встреченных по пути, особенно у последней лагуны, о необходимости сачка, оставленного у Райли, об изогнутой метательной палке, увиденной там же, об аборигенах. И тут Полтон спросил:
— Вы их действительно считаете разумными?
— Если определить разумность как способность разрешать проблемы, то — да, — ответил Стивен. — Наипервейшая проблема — выжить, а в таких обделенных всем краях эта проблема имеет чудовищные размеры. Они ее решили, а я — нет.
— Я тоже, — признал Полтон. — Но выдержит ли ваше определение тщательную проверку?
— Может, и нет. В любом случае, я недостаточно сообразителен,
— Простите, — воскликнул Полтон, — вы же должны падать от усталости. Могу ли я рекомендовать горячую ванну перед сном? Котлы уже должны закипеть, и, по моему опыту, ничто так не расслабляет разум и тело.
— Боюсь, жалкие из нас получились гости, — заметил Стивен, обернувшись в седле, чтобы помахать через заросли уезжавшему Полтону, который в этот же самый момент тоже обернулся помахать в ответ, а потом скрылся за склоном заросшего бушем холма. — И даже утром я вел себя как деревенщина. Мне очень не хотелось бы, чтоб он пострадал, чтобы он всегда мог заверить, что не является частью моего плана.
— С точки зрения морали, этого он, скорее всего, сделать не сможет, ибо прекрасно знает, что мы задумали.
— Я имею в виду закон. С точки зрения дурацкой негибкости дурацкого закона я хочу, чтобы он мог письменно подтвердить: «Мэтьюрин мне никогда такого не говорил. Я ничего такого не говорил Мэтьюрину». Как по–вашему, это сапсан?
— Думаю, да, — Мартин прикрыл глаз рукой. — Самец. Левин упоминает, что они водятся в Новой Голландии.
— Эта птица, — признал Мэтьюрин, провожая сокола взглядом, — меня радует так же, как вас — кулик–сорока. — Он вернулся к Полтону: — Какой он все–таки добродушный человек. Сплошное удовольствие находиться в его компании. Вот если бы еще его зрение позволяло отличить птицу от летучей мыши. Может, будь у него микроскоп, хороший составной микроскоп с набором линз и хорошим столиком, он мог бы увлечься некоторыми малыми существами: корненожками, коловратками, да даже тлей… Знавал я одного пожилого джентльмена, англиканского пастора, который восхищался клещами.
Сейчас все их предосторожности были избыточными — тропа стала почти что торной дорогой. Кобылы выглядели довольно понятливыми, шагая в сторону далекой конюшни столь уверенно и живо, что даже с учетом нескольких остановок для сбора растений и добывания необычных попугаев и прочих местных птиц, они достигли «Ньюберри» — трактира на пути перегонщиков скота чуть севернее дороги в Вуло–Вуло — задолго до заката. В дневном свете Стивен наконец–то увидел бумеранг в действии. Забулдыга–абориген, спившийся от контакта с белыми, еще не растерял навыки и метал его за стаканчик рома. Бумеранг полностью оправдал рассказы Райли и даже превзошел их: уже вернувшись, он поднялся выше, паря в воздухе описал над головой аборигена медленный круг, и опустился ему в руку. Стивен и Мартин крутили его в руках и таращились в изумлении.
— Совершенно не могу понять его принцип, — признался Стивен. — Очень хочу показать его капитану Обри, который так хорошо разбирается в математике и движущей силе парусов. Хозяин, спросите, пожалуйста, не желает ли он расстаться с инструментом.
— Ни за что в этой долбаной жизни, — ругнулся абориген, выхватив бумеранг и прижав его к груди.
— Он говорит, что не намерен расставаться с ним, ваша честь, — перевел трактирщик. — Но не расстраивайтесь. У меня есть целая дюжина — я их продаю сметливым путешественникам по полгинеи за штуку. Выбирайте, какой вам по душе, сэр. Беннелон метнет
— Че?
— Кинь его для господ.
— Наливай.
— Сэр, он говорит, что будет счастлив метнуть его для вас, и надеется, что вы поощрите его стаканчиком рома.
Чистым утром, освеженные, они продолжили путь. Стивен вез притороченным к седлу острохохлого каменного голубя, а Мартин увешал седло массой мешков с образцами — осел и так уже был перегружен.
По мере спуска к Порт–Джексону численность и разнообразие попугаев все увеличивались, равно как и их нестройные крики: стаи какаду, корелл, лори, целые тучи волнистых попугайчиков. Бросив первый взгляд на Сиднейскую бухту, путешественники не нашли фрегата на якоре там, где оставили его.
— Сегодня же двадцать третье, не так ли? — уточнил Стивен.
— Думаю, да, — подтвердил Мартин, — Я почти уверен, что вчера было двадцать второе.
Оба знали железную непреклонность капитана Обри по поводу времени отплытия, так что на пустую бухту взирали с большей чем обычно тревогой.
— Но вон же наша шлюпка проходит мимо Саут–Пойнт, — Стивен приставил к глазу подзорную трубу. — Я вижу флаг спереди.
— А вон и корабль, ха–ха, да он же у берега, там, где и стоял раньше, — воскликнул Мартин с радостью и облегчением. — А прямо за ним пришвартован еще один, более крупный.
— Кажется, это может быть давно обсуждаемый корабль из Мадраса, — предположил Стивен.
Впечатление усилилось, когда они въехали в город. Там повстречались ласкары в тугих тюрбанах, с удовлетворением разглядывавшие кандальников, и люди в странных мундирах таращились, как новоприбывшие. Путники направились прямо в переполненный трактир Райли. Пока Стивен собирался подбить счета с хозяином, Мартин отправился на корабль, двое мальчишек–бездельников катили тачку с образцами.
Знавший всё Райли рассказал Стивену, что «Уэйверли» действительно пришел из Мадраса, но официальных документов из Индии не привез, а уж тем более — почты из Европы. Он и не должен был их привезти, так что никто особо не огорчился, зато прибыли несколько офицеров, занявших зал трактира. Стивен сидел там, ожидая, пока у Райли найдется время разобраться с лошадьми.
Пока он так сидел, разглядывая бумеранг и пытаясь найти разумное объяснение его поведению, доктор почувствовал, что один из офицеров морской пехоты, сидящий у двери, разглядывает его с неослабным вниманием. Стивен задумался о том, как воспринимается пристальный взгляд, что он ощущается, даже если смотрящий находится вне поля зрения; о том, какое беспокойство он вызывает у многих существ, о том, что нельзя смотреть прямо на добычу; об обмене взглядами между полами и бесчисленном множестве их смыслов. Он все еще размышлял, когда офицер подошел к нему:
— Доктор Мэтьюрин, если не ошибаюсь?
— Да, сэр, — Стивен ответил холодно, но не резко.
— Вы меня, наверное, не помните, сэр, поскольку были тогда очень заняты, но вы оказались настолько искусны, что спасли мою ногу после боя, который Сомарес дал в Гибралтарском проливе. Моя фамилия Гастингс.
— Точно, коленная чашечка. Прекрасно помню. Сэр Уильям Гастингс, не так ли? Могу ли я закатать вашу штанину? Да, да, прекрасный шов. А тот лживый шарлатан ногу бы отрезал. Если честно, аккуратная ампутация — тоже удовольствие, но все же… А теперь у вас абсолютно здоровая нога вместо деревяшки. Очень хорошо, — он аккуратно похлопал офицера по голени. — Рад за вас.