Мусорщик
Шрифт:
Ах, девяносто первый! Год торжества мародеров… «Лебединое озеро» и Ельцин на танке… Шелест шин первых «шестисотых». «Поиск „золота партии“»… Сдернутый с постамента памятник Феликсу… Аресты придурков из ГКЧП. Ложь! Ложь! Ложь! И — под конец — резиденция «Вискули» в Беловежской пуще. ЕБН выхватывает у Меченого ядерную авоську. Ссыт кипятком от счастья, домой несет — дочурке показать. Вот уж к Новому-то году подарочек!… СНГ, понимаешь… А Шохин с Рыжим в это время… А Геня Дукалис?… Тьфу, блин — Бурбулис!
Впрочем, Анастасию Михайловну Тихорецкую все это очень мало
Так, по крайней мере, казалось Анастасии Михайловне до того момента, когда «в один прекрасный день» влюбленный мент не позвонил ей на трубу.
Ярко светило солнце, над раскаленным асфальтом струился горячий воздух, но в салоне «мерседеса» было прохладно — бортовой компьютер, управляющий климатом, строго держал заданную температуру. Бизнесвумен Тихорецкая ехала в свой офис. Из магнитолы мажорно звучала музыка Кальмана. Настя насвистывала… Ах, чардаш!
Она и понятия не имела, что из Москвы в помощь «безработному частному извозчику» уже летят трое бывших офицеров контрразведки. Что им уже известны Ф.И.О.: Тихорецкая Анастасия Михайловна… «Устала я, — думала она. — Нужно съездить отдохнуть. Плюнуть на все — и к морю. Вон уже и морщинки возле глаз. И не заснуть без „элениума“… К морю, к морю! В Ниццу, на Лазурный Берег… Не видеть этих совковых рож, не слышать разговоров: а сколько еще протянет „всенародно избранный пациент“? К черту все! Я победила!» И тогда зазвонил телефон. И в трубке раздался голос Зверева… Голос бывшего влюбленного мента.
— Беспокоишься про остаток в восемьдесят тысяч? — почти весело спросила она, когда Сашка предложил срочно встретиться и поговорить. — Не беспокойся, капитан, отдам со дня на день.
— Нет, нисколько об этом не беспокоюсь…
— Тогда что у тебя за срочность? Зверев сказал. Он сказал всего одну фразу. Но все стало понятно. Призрак победы растаял.
— Что это за человек? — спросила Настя, когда Зверев и Обнорский вошли в ее кабинет.
После Сашкиного звонка на трубу прошло около получаса, и Настя немного пришла в себя. Она плохо помнила, как доехала до офиса… В голове звучал чертов чардаш и голос Зверева: «Хочу спросить: в ресторане „Текила“ ты встречалась со стрелком или с посредником?» — Что это за человек? Кого ты привел?
— Я сам представлюсь, — быстро ответил Обнорский. — Я журналист, псевдоним Серегин. Возможно, вы даже читали мои статьи.
— Зачем он здесь? — снова спросила Настя у Зверева. И снова ответил Обнорский:
— Чтобы помочь всем избежать ошибок, Анастасия Михайловна. Кстати, хочу вас предупредить сразу: какого-либо рода провокации и даже наше с Сашей физическое уничтожение ваших проблем не решат. Я принял меры… Вы меня понимаете?
— Понимаю, — сказала Настя. — Что вы хотите?
Зверев поставил на стол
— Прежде всего мы хотим вернуть тебе «твои» деньги, — сухо произнес он и подтолкнул сумку по полированной столешнице к Насте. — Здесь семьсот семьдесят тысяч… Те самые… Извини, но упаковка частично нарушена.
— Зачем ты их привез? — агрессивно спросила Тихорецкая.
— Денежки-то, Анастасия Михайловна, с запахом… Труп за ними. Труп вице-губернатора Малевича, — спокойно сказал Обнорский.
Лицо Насти покрылось красными пятнами.
— Что вы хотите от меня? Я должна вам восемьдесят тонн. Завтра отдам, и все — разошлись.
— Не все так просто, Анастасия Михайловна, — возразил Обнорский. — Я попробую вам все внятно разъяснить. Итак, ваши первые невинные шалости с законом начались еще в девяносто первом году. Напомню их телеграфно: хранение денег, добытых заведомо преступным путем. Имитация вашего ранения, сопровождавшееся дачей взятки медработнику, и — венец всему! — организация выстрела в окно народного судьи… Это, так сказать, перечисление пунктиром, не вдаваясь в нюансы и юридические тонкости. Оставляя за бортом этическую оценку. А теперь перейдем к вашим новым «подвигам», Анастасия Михайловна. О, они гораздо более интересны, если уместно такое слово. И гораздо более циничны… Это слово, я убежден, уместно. — Обнорский замолчал. Тишина висела в кабинете. Только тикали большие настенные часы. — Вы, мадам Тихорецкая, человека убили!
— У вас нет фактов!
— Как посмотреть… у нас есть железный факт вашей встречи с человеком, которого подозревают в убийстве. Причем ваша встреча произошла накануне преступления. Сразу после этого убийца поехал покупать автомобиль, на котором скрылся с места преступления.
— Ерунда! — хрипло произнесла Настя. — Мотива нет. Вашего так называемого убийцы тоже нет… Ничего у вас нет, кроме версии. Не то что суд, даже прокуратура на все эти ваши «факты» не клюнет.
Зверев хмуро смотрел в окно, на столе стояла сумка, полная хрустящих новеньких купюр, тикали часы.
— Верно, — согласился Обнорский. — Для прокуратуры слабовато. Но расследование только начинается. Запросто могут выплыть новые факты… Особенно если подкинуть следствию наши соображения. Человек, с которым вы беседовали в «Текиле», вполне может быть задержан. А мотив есть… есть мотив! Железный. Вы получили от Малевича огромные деньги. По моим данным, для передачи их Николаю Ивановичу Наумову. Но вы их не передали. Вы их присвоили, Анастасия Михайловна. Какой же еще мотив-то нужен?
— Дайте сигарету, — попросила Настя.
Обнорский протянул пачку, дал прикурить. Сигарета в холеных пальцах слегка дрожала. Тихорецкая затянулась, потерла виски, потом сказала:
— Если зайдет разговор про мотив, про деньги… неизбежно возникнет вопрос: а зачем я брала у Миши деньги? Вам это нужно?
С железным самообладанием женщина, подумал Обнорский.
— Нет, Анастасия Михайловна, нам это не нужно.
— Что же мы обсуждаем? В суде ваши позиции не катят, господа.
— А Наумов? — спросил Обнорский. — А Рыжий?