Муссон
Шрифт:
— «Йомена» не видно? — спросил он, едва Дэниел просунул голову в дверь.
— Пока ни следа, капитан.
— Передай вахтенному офицеру, чтобы мне немедленно сообщили, как только он покажется на горизонте.
Он уже много раз отдавал такой приказ, и Большой Дэниел закатил глаза и цокнул языком, демонстрируя свое терпение. Ему была позволена такая фамильярность.
Он стоял на эшафоте, освещенный ярким утренним солнцем. Совсем молодой парень, лет восемнадцати,
Очень красивый. Ханне Макенберг такие нравились.
Высокий, стройный, с падающими на плечи длинными волнистыми волосами, черными, как вороново крыло. Он был в ужасе, и это возбуждало Ханну и всю толпу.
Здесь собрались все мужчины, женщины и дети поселка, все бюргеры и домохозяйки, все рабы и готтентоты. Все в отличном настроении, веселые и разговорчивые. Даже самые маленькие дети заразились праздничной атмосферой и с криками гонялись друг за другом под ногами у взрослых.
Рядом с Ханной стояла жена бюргера, полная женщина с добродушным лицом, передник ее был вымазан мукой. Очевидно, она пришла прямо из кухни, где пекла хлеб. За ее передник держалась маленькая дочь.
Вылитый ангелочек, она сосала палец и большими голубыми глазами серьезно смотрела на человека на помосте.
— Это ее первая казнь, — объяснила мать Ханне. — Она еще побаивается людей.
Руки заключенного были связаны за спиной. Он в лохмотьях, босоногий.
Магистрат встал перед эшафотом, чтобы прочесть обвинительный акт и приговор, и толпа зашевелилась в ожидании.
— Вердикт суда колонии Доброй Надежды, милостью Господа и властью, данной мне указом Генеральных Штатов республики Голландия.
— Кончай с этим! — крикнул кто-то из бюргеров в глубине толпы. — Пусть спляшет для нас.
— Суд заключает, что Хендрик Мартинус Окерс, признанный виновным в убийстве…
— Я там была, — гордо сказала Ханна стоявшей рядом жене бюргера. — И все видела. Я свидетельствовала на суде, да!
На женщину это произвело впечатление.
— Почему он это сделал? — спросила она.
— Почему они все это делают? — пожала плечами Ханна. — Оба были пьяны.
Она вспомнила две фигуры, кружившие друг около друга с длинными ножами, сверкающими в тусклом свете ламп; вспомнила искаженные тени, которые отбрасывали эти двое, крики и топанье зрителей.
— Как он это сделал?
— Ножом, дорогая. Хоть он нагрузился под завязку, он был быстрый, точно пантера. Да. — Она сделала режущий жест. — Вот так, прямо поперек живота. Вспорол брюхо, как рыбе на колоде. У того кишки выпали, зацепились за ноги, и он споткнулся и упал лицом вниз.
— Ох ты! — Жена бюргера зачарованно вздрогнула. — Звери эти моряки!
— Все они такие, дорогая. Не только моряки, — строго кивнула Ханна. — Все мужчины такие.
— Верно, Господь свидетель! —
Магистрат кончил читать приговор.
— Посему вышеуказанный Хендрик Мартинус Окерс приговаривается к смертной казни через повешение. Казнь производится публично на парадном плацу перед крепостью сентября третьего дня в десять часов утра.
Он тяжело спустился по лестнице с помоста, и один из стражников помог ему преодолеть несколько последних ступенек. Палач, стоявший за осужденным, вышел вперед и надел ему на голову черный холщовый мешок.
— Терпеть не могу, когда они так делают, — проворчала Ханна. — Мне нравится видеть его лицо, когда он висит на веревке, весь багровый, и дергается.
— Неторопливый Джон никогда не закрывал лица, — согласилась женщина рядом с ней. — Ах! Вы помните Неторопливого Джона? Он был настоящий художник. Никогда не забуду, как он казнил Фрэнки Кортни, английского пирата. Вот уж было на что посмотреть!
— Помню, словно это было вчера, — согласилась Ханна. — Он возился с ним битых полчаса, прежде чем разрубил на части…
Она вдруг замолчала, словно начала что-то припоминать.
Что-то, связанное с пиратами и красивым парнем на эшафоте. Она раздраженно покачала головой — джин притупил ее ум.
Палач накинул петлю на голову заключенному и затянул узел под левым ухом. Парень дрожал. Ханна снова пожалела, что не видит его лица. Все это о чем-то ей напоминало.
Палач отошел, взял тяжелый деревянный молот. Размахнулся, чтобы выбить клин, державший люк.
Приговоренный жалобно закричал:
— Во имя Господа, сжальтесь!
Зрители рассмеялись. Палач снова взмахнул молотом и выбил клин.
Люк с грохотом открылся, и парень упал в него. Он повис на короткой веревке, вытянув шею и мотая головой из стороны в сторону. Ханна слышала, как, словно сухая ветка, лопнули шейные позвонки, и снова испытала разочарование. Неторопливый Джон все рассчитал бы гораздо лучше: парень висел бы на веревке много долгих мучительных минут, а жизнь уходила бы из него медленно. Бездарный палач, ему не хватает тонкости. На вкус Ханны все кончилось слишком быстро.
Тело повешенного несколько раз содрогнулось, и он повис, медленно вращаясь на веревке, изогнув шею под немыслимым углом.
Ханна недовольно отвернулась. И застыла.
Воспоминание, которое ускользало от нее, вдруг разом обрело четкость.
— Мальчишка пирата! — сказала она. — Сын пирата Фрэнки Кортни. Никогда не забуду его лицо. Я сказала, что видела его.
— О чем это вы? — спросила женщина с девочкой на плече. — Мальчишка Фрэнки? Кто такой мальчишка Фрэнки?