Мутант
Шрифт:
А Болди — они находили работу там, где могли.
Ни один обычный человек не увидел бы окружающий мир таким, каким его видел Беркхальтер. Он был невероятно чувствителен ко всему, что касалось нормальных людей, придавая большее и более глубокое значение тем человеческим ценностям, которые он, несомненно, видел в большем количестве измерений. Кроме того, в какой-то степени — и это было неизбежно — он смотрел на людей немного со стороны.
И все же он был человеком. Барьер, воздвигнутый телепатией, между ним и обычными людьми, заставлял их относиться к нему с подозрением —
Он переключил экран, и перед ним замерцала новая страница рукописи.
— Скажите, когда, — обратился он к Куэйлу.
Куэйл зачесал назад свои седые волосы.
— Я чувствую себя сплошным комком нервов, — сказал он. — В конце концов, пока я правлю материал, меня никогда не оставляет напряжении.
— Ладно, мы можем отложить публикацию, — небрежно предложил Беркхальтер и был приятно удивлен, что Куэйл не клюнул на это. Он, по крайней мере, не любил сдаваться.
— Нет. Нет, я хочу закончить все сейчас.
— Психическое очищение…
— Ну, для психолога, возможно. Но не для…
— …Болди. Вы же знаете, что у многих психологов есть помощники Болди. И у них тоже неплохо получается.
Куэйл взял кальян и сделал медленный вдох.
— Я думаю… Я не много общался с Болди. Или слишком много — без разбору. Я как-то видел нескольких в психиатрической лечебнице. Я не обидел вас?
— Нет, — ответил Беркхальтер. — Каждая мутация происходит почти на грани разумного. Было множество неудач. Жесткая радиация дала практически одну полезную мутацию: безволосых телепатов, но и среди них нет абсолютно одинаковых. Мозг, как вам известно, странное устройство. Фигурально выражаясь, это коллоид, балансирующий на острие иглы. Если есть хоть какой-то брак, телепатия обязательно выявит его. И окажется, что Взрыв стал причиной дьявольского количества изменений психики. И не только среди Болди, но и среди других мутаций, развившихся в то время. Но у Болди это почти всегда паранойя.
— И dementia praecox, — сказал Куэйл, довольный тем, что ему удалось заставить Беркхальтера заговорить о самом себе.
— И dementia praecox. Да. Когда помраченный ум приобретает способность к телепатии — наследственный разум — он вообще не может работать. Наступает дезориентация. Параноидальные группы уходят в свой собственный мир, и dementia praecox просто не подозревают, что существует этот мир. Возможны отклонения, но я думаю, что основа такова.
— Это звучит немного пугающе, — сказал Куэйл. — Я не могу представить историческую параллель.
— Ее нет.
— И чем, по-вашему, это закончится?
— Я не знаю, — задумчиво сказал Беркхальтер. — Я думаю, мы ассимилируем. Ведь прошло не так уж много времени. Мы специализируемся на определенных направлениях, и мы можем быть полезны в некоторых работах.
— Если вас устроит такое положение. Болди, которые не носят парики…
— Они настолько раздражительны, что, я думаю, в конце концов их всех перебьют на дуэлях, — улыбнулся Беркхальтер. — Не велика потеря. Остальные же получат то, что нам так необходимо: понимание. У нас нет ни рогов, ни нимбов.
Куэйл покачал головой.
— Думаю, я рад тому, что не являюсь телепатом. Разум и без того достаточно сложен и загадочен. Спасибо за то, что дали мне высказаться. Во всяком случае, я кое в чем разубедился. Займемся рукописью?
— Конечно, — сказал Беркхальтер, и снова на экране над ними замелькали страницы. Куэйл казался менее напряженным, мысли его стали более ясными, и Беркхальтер смог понять истинный смысл многих прежде туманных выражений. Работа пошла легко, телепат диктовал новые формулировки в диктограф, и лишь дважды им пришлось преодолевать эмоциональные конфликты. В полдень они закончили работу, и Беркхальтер, дружески кивнув, отправился с готовым материалом в свой кабинет, где обнаружил на экране несколько сообщений. Он убрал повторы, и в его голубых глазах отразилось волнение.
За завтраком он переговорил с доктором Муном. Беседа так затянулась, что только индукционные чашки сохраняли кофе горячим, но Беркхальтеру нужно было обсудить не один вопрос. И он уже давно знал Муна. Толстяк был одним из немногих, у кого, он думал, даже подсознательно не вызывал отвращения тот факт, что Беркхальтер был Болди.
— Я никогда в жизни не дрался на дуэлях, Док. Я не могу допустить этого.
— Ты не можешь допустить обратного. Ты не можешь отклонить вызов, Эд. Нужно ответить на вызов.
— Но этот парень, Рейли — я его даже не знаю.
— Я слышал о нем, — сказал Мун. — У него дурной характер. Он много дрался на дуэлях.
Беркхальтер хлопнул ладонью по столу.
— Это нелепо. Я не стану этого делать!
— Ладно, — деловито сказал Мун. — Твоя жена с ним драться не может. И если Этель читала мысли миссис Рейли и разболтала об этом, то Рейли имеет полное право…
— Неужели ты думаешь, что мы не понимаем опасности подобных поступков? — тихо спросил Беркхальтер. — Этель не имеет привычки читать мысли, так же как и я. Это бы плохо кончилось — для нас. И для любого другого Болди.
— Не для безволосых. Для тех, кто носит парики. Они…
— Они дураки, и из-за них все Болди пользуются дурной славой. Во-первых, Этель не читает мысли, и не читала их у миссис Рейли. Во-вторых, она не болтает.
— Миссис Рейли — истеричка, в этом сомнений нет, — сказал Мун. — Об этом скандале начали говорить, и в чем бы там ни было дело, миссис Рейли вспомнила, что потом встретила Этель. Во всяком случае, она из тех, кто ищет козла отпущения. Я скорее готов предположить, что она сама проболталась, и теперь боится, чтобы муж ее не заподозрил.
— Я не собираюсь принимать вызов Рейли, — упрямо сказал Беркхальтер.
— Тебе придется это сделать.
— Слушай, Док, может быть…
— Что?
— Ничего. Есть идея. Она может сработать. Забудь об этом; мне кажется, я нашел нужное решение. Во всяком случае, оно единственное. Я не могу допустить дуэли, это уж точно.
— Ты не трус.
— Есть одна вещь, которой боятся все Болди, — сказал Беркхальтер, — и это — общественное мнение. Я просто знаю, что убью Рейли. Вот по этой причине я никогда в жизни не дрался на дуэли.