Мутанты
Шрифт:
Модест(нежно касается юлькиного плеча). Я буду близко. Я — понимаю… Ничего не бойся.
Юлька. Да… Хорошо… Да…
Модест скрывается. Молчат.
Наум. Полжизни представлял себе, какой она будет, эта минута… Вот, значит, оказывается, как… Прощайте. Уезжаю. Теперь уже, кажется, точно. Теперь — навсегда. Не знаю, что говорить… Поздно, наверное, говорить… Неинтересно… Поздно… Валерия… я все равно… любил тебя больше жизни… И тебя, сын, поверь…
Юлька. Папочка…
Наум.
Молчат. Он медленно направляется к выходу.
Валерия(тихо). Наум…
Он останавливается. Она медленно идет к нему, берет его за руку, прижимается щекой.
Юлька(тихо). Папочка… Папочка… (Обнимает отца и мать.)
Все трое стоят, тихо плачут…
Часть вторая
И снова ночь. Но в другой стране. И кажется, что на другой планете. Комната. Полагать — гостиная. На столе грязная посуда, недоеденный кем-то ужин, пустая бутылка из-под вина. Стены увешаны картинами. Странная фантазия художника мусор на всех полотнах. Этакое вселенское мусоропреставление: люди из мусора, птицы, ползучие гады и звери; в мусорном небе солнце с луной — из мусора; дуют мусорные ветры, на мусорную землю падают мусорные дожди… Смотришь на все это — так и чудится некая мусорная симфония… Появляется Наум. Небрит и запущен. В старой майке с жирно нарисованным: «Нет!..», в потертых и драных джинсах. Мгновение стоит, прислушивается. Из другой комнаты доносится смех. Он было направляется туда, однако у двери останавливается, чего-то как будто ждет… Стоит, низко опустив голову. Вдруг быстро идет к столу, проверяет бутылку, берет какую-то еду, садится в кресло, вытягивается, ноги кладет на стол. Ест. Появляется Лиза. Обнажена. Похоже, ей нравится жить без одежды.
Лиза. Привет, мой хороший. Ты уже тут? (На ходу его чмокает.) Как знала — объявишься, дверь не запирала… (Скрывается в душевой.)
Он сидит. Не пошелохнется. Жует. Внезапно из соседней комнаты громко и фальшиво доносится пение: «Иерусалим, о, Иерусалим… о, ты золотой, о, ты прекрасный!..» Наум решительно поднимается и направляется туда, где поют, — впрочем, останавливается на полпути… Пение: «О, как я тебя крепко люблю, Иерусалим, о, ты мне освещаешь жизнь!..» Так же внезапно, как поднялся, Наум возвращается в кресло, занимает прежнюю позу. Пение: «Да отсекут мне правую руку, если я позабуду тебя, о, Иерусалим!..» Появляется Лиза. Мокрая, обернутая в огромное махровое полотенце.
Хорошо, что пришел, я соскучилась. (Чмокает еще.) Я сейчас… (Скрывается.)
Песня оборвалась. И опять Наум срывается с места, заметно, тянет его в другую комнату, как магнитом, но, похоже, нет сил, его будто парализует. Стоит, не пошелохнется. А оттуда несется смех — женский, мужской… Наум сжимает кулаки, внезапно хватается руками за голову, возвращается в кресло. Появляется мужчина. Лет сорока, по виду религиозный. Штаны расстегнуты, рубашка наружу. Улыбается, выглядит очень довольным. Увидев Наума, останавливается. Теряет улыбку. Прищурившись, строго разглядывает. Опять улыбается, заправляется.
Моше. Шалом, уважаемый!
Наум(хмуро). Шалом.
Моше. Ну-ну, вижу, свеженький… Вижу, что свеженький… А? Правильно, да? Молодец! Что, как дела? Что, все хорошо? Все прекрасно? Все замечательно? Да?
Наум(вяло и не глядя на собеседника). Да. Пошел на хуй.
Моше. Куда-куда?..
Лиза смеется.
Что ты сказал?.. Нет, что он сказал?.. (Растерянно озирается.) Он сказал, он сказал…
Лиза(весело). Говорит, приходите, пожалуйста, еще, дорогой человек!
Моше. Не так он сказал, мамой клянусь…
Лиза(уже просто хохочет). Не понял — не стой, а понял — иди!.. (Подталкивает Моше к выходу.) Да иди же, иди… Надо идти, когда посылают, иди… Он сомневается, ты погляди…
Моше(упирается). Что он сказал?..
Лиза(напирает на него). Ты что, глуховат, ты не понял?.. Любимый, сказал, как я тебя крепко люблю, сказал!..
Моше. Не так, не люблю, я не понял… Я понял, что не люблю — я не понял…
Лиза(наконец, справляется с темпераментным клиентом, выталкивает за дверь). Да зачем же тебе понимать, дурачок!.. Вот дурачок настырный, правда же, вот… (Возвращается, смеется.) Так возмущается, так натурально — как прямо родной… Такой на тебя упадет — обхохочешься, честно, Наумка… Весь в родинках — весь, представляешь? Какой-то — как меченый… (Обнимает Наума.) А он тебе не понравился? А по-моему, очень смешной… Сто шекелей дал — вот… Такая, как ты, говорит, миллион стоит, но больше ста шекелей, говорит, не дам. Говорит, восемь детей и жена опять в роддоме. Держи, мой хороший, на пиво! Двадцать, Наумка!.. Такой аккуратный, двадцатками выдал…
Наум(вдруг ее отталкивает, сдирает с нее полотенце и хлещет по лицу, плечам). Тварь! Тварь! Тварь!..
Лиза(хочет обнять). Ты чего?..
Наум. Не могу тебя видеть, тварь!
Лиза(снова пытается обнять). Почему? Да мне же не трудно!..
Наум. Ради этого ты приехала сюда? Только ради того, чтобы сутками трахаться у меня на глазах?
Лиза. Я работаю!
Наум. Нет! Не касайся меня, не хочу!.. (Отталкивает, уходит, хлопнув дверьми.)
Лиза(сидит на полу и тоскливо качает головой). Дурак… Ненормальный… Больной… Вот больной… (Поднимается, направляется к двери.)
Навстречу Наум. Обнимает, целует.
Наум. Прости меня, заяц, я не хотел… Не хотел, ты же знаешь, прости… Ну, прости дурака, бегемота, осла… Я знаю, что я негодяй, что я самый последний… Ну, только не обижайся, прошу!