Муза художника
Шрифт:
Когда автомобиль останавливается на проспекте Победы перед Историческим музеем Социалистической Республики Румынии, Йон настаивает на том, чтобы женщины шли вперед, обещая вскоре последовать за ними. Оставшись с водителем наедине, он предпринимает попытку выразить свою тревогу по поводу его здоровья. Владение румынским у Йона в зачаточном состоянии, и Георге нервно рассматривает близлежащие тротуары, но им все же удается достичь взаимопонимания: Йон обещает снабдить мужчину несколькими пачками «Кента», благодаря которым тот сможет посетить врача.
Для Софии экспозиция «Омаджиу» оказывается именно такой невероятно отвратительной, как обещала Тиб. Четырнадцать комнат
Иностранных гостей, за которыми следят охранники музея и, вероятно, дополнительные, менее заметные средства наблюдения, просят сдерживать свои эмоции, и все это становится частью развлечения. Тиб и София соревнуются, кто дольше продержится, изображая благоговейный интерес при созерцании красно-белого чайного сервиза из ста предметов, подаренного президентом Брежневым и его супругой, сине-золотых ваз из севрского фарфора (с портретами четы Чаушеску), которые с большим уважением преподнес народ Франции, а также сложной модели аппарата для посадки на Луну от НАСА, США.
Вручение подобных почетных даров — обычное дело во время поездок за рубеж. Как раз на этой неделе Чаушеску и его жена находятся с визитом в Западной Германии и, без сомнения, вернутся домой с новыми «трофеями». Тиб чуть не визжит, показывая Софии свой излюбленный экспонат, однако в последний момент ей удается понизить голос. Это заключенный в золотую рамку диплом, который удостоверяет, что Николае Чаушеску является почетным гражданином Диснейленда. Президент получил его во время пребывания в Соединенных Штатах.
Йон бредет вперед, в следующий зал. «Омаджиу» безвкусна, но ему не кажется, что это стоит превращать в повод для веселья. София явно чувствует неодобрение Йона, но предпочитает не замечать его, продолжая подыгрывать Тиб с ее фиглярством. Он лениво разглядывает витрину, заполненную орденскими лентами и медальонами, как вдруг на смену его унынию приходит ощущение полного потрясения. При виде одной из наград Йон застывает на месте. Правительство забыло проинформировать его о том факте, что Николае Чаушеску был удостоен высшей награды Дании. Тем не менее, как свидетельствует дата на этикетке, в тысяча девятьсот восьмидесятом году чета Чаушеску нанесла официальный визит в Данию, когда и состоялось награждение президента орденом Слона, если только это не какое-то жульничество.
— Взгляните сюда, он из Дании! — говорит Тиб, незамедлительно материализуясь позади него. — Но что символизирует этот слон, не говоря уже о маленьком черном парне с копьем? [36] Отнюдь не то, что ассоциируется с Данией! Это как-то связано с колонизацией?
Его растущее раздражение по поводу поведения обеих спутниц временно уступает место благодарности по отношению к Софии, которая выигрывает для него какое-то время, подробно описывая свои ощущения от каменных слонов, на которых она натолкнулась при первом посещении Копенгагена. Однако как только рассказ окончен,
36
Знак ордена Слона представляет собой миниатюрную объемную скульптурку: слон, покрытый белой эмалью и украшенный бриллиантами, несет на спине боевую башенку, которая, в свою очередь, является основанием кольца. Перед башенкой сидит чернокожий погонщик.
— Кавалерами ордена Слона чаще всего становятся главы государств, хотя изредка этой чести удостаивают других высокопоставленных иностранцев или особенно выдающихся датчан, как, например, ученого Нильса Бора.
Своим бесцеремонным замечанием Тиб словно опутала его страну паутиной расизма и империализма. Но отвращение он чувствует лишь оттого, что в этом грязном контексте появился образ, который его учили почитать, — символ ордена, учрежденного королевской властью Дании еще много веков назад: бело-золотая эмаль, голубая шелковая лента, золотое копье и бриллиантовый крест. Этот прекрасный орден надевают члены королевской семьи его страны на самые важные церемонии. Про себя Йон решает написать в Копенгаген письмо, с требованием отобрать у Чаушеску награду. В общем, он должен попытаться убедить свое правительство проявлять поменьше любезности по отношению к президенту Румынии.
— А он и вправду слон, вам не кажется? Растаптывающий все эти дома и церкви, чтобы расчистить место для своего большого проспекта. И этот «порядок», который он хочет навести здесь… хотя никто не осмеливается говорить об этом, — шепчет Тиб на ухо Алстедам и сопровождает свои слова жестом, относящимся к охранникам музея и спрятанным микрофонам. — Конечно, он не Гитлер или кто-то в этом роде, — быстро добавляет она по-прежнему шепотом.
Наверное, не получив ответа, Тиб испугалась, что чем-то их обидела. Но Йон может сделать только одно — развернуться и выйти из комнаты, снова с головой погрузившись в свое прошлое.
Ему было одиннадцать. Начистив туфли для прогулки в Тиволи, [37] он в приподнятом настроении кубарем скатился по лестнице. Но, увидев сестру, понял: что-то случилось. Она сидела в кресле за кухонным столом, хотя обычно устраивалась у окна, где больше света, и с угрюмым выражением лица пришивала оторвавшуюся пуговицу к отцовской рубашке. На ней была какая-то серая одежда, хотя сестра должна была быть разодета «на выход». Отец Йона, с растрепанными волосами и в кожаных перчатках, быстро просунул голову в открытую кухонную дверь и обратился к нему:
37
Тиволи — знаменитый парк развлечений и увеселительный сад в Копенгагене.
— Нужно сложить дрова. У стены дома. Это должно быть сделано до ужина. И как следует. Чтоб не было ни одного торчащего полена.
Не дожидаясь ответа, он опять исчез, и Йон повернулся к сестре:
— Мы что, не идем?
— Нет больше никакого Тиволи. Там был пожар.
Она раздраженно вздохнула, словно его озадаченный вид еще больше усиливал ее досаду.
— Да не из-за костра, простофиля. Бомбы! Они взорвали парк бутылками с зажигательной смесью.
— Диверсия?