Музей Леопольда Вена
Шрифт:
Данный пейзаж изображает последние минуты светового дня, солнце, тонущее в море. Здесь зритель может убедиться в том, что Шиле вовсе не был лишен пространственного мышления. У этого полотна обнаруживаются несколько четко выявленных планов, разделенных между собой светоцветовыми градациями. Передний, самый темный, обозначен двумя хрупкими стволами молодых деревцев с ветвями, скупо прикрытыми жидкой листвой. На втором плане — черная земля и камни, уже укутанные в сгущающиеся сумерки. Третий план — это освещенная последними отблесками солнца сиреневая водная гладь, за которой на линии горизонта лежат большие нежно-оранжевые с оттенками розового и голубого скалы — острова. В самой дали, между ветвями и островами, можно рассмотреть небольшое бледнеющее пятно полускрывшегося в воде солнца. Над прощающейся с уходящим днем природой
Создавая в пейзажах ирреальные миры, Шиле все глубже погружался в пучины самоанализа. В «Пейзаже с воронами» художник прибегает к интересному приему: он ломает традиционные пространственные планы и перспективу, интерпретируя холст в качестве поля, существующего между реальным миром и его собственным, трансцендентным, на которое можно излить эмоции.
Композиция строится из полукруглого большого черного пятна — клочка голой земли, где стоит маленький нескладный дом, единственное укрытие от непогоды и холода на многие километры. Вокруг этого участка изображена желто-черная полоса — поле с пожухшей травой, огороженное нестройным рядом штакетин черного забора. Кое-где в этом заборе, пребывающем в небрежении, зияют дыры. Над чернеющей осенней тоской, абсолютно голой природой висят два лоскута нарочито белого неба, разорванного темной горой, которая своей вершиной упирается в верхний торец полотна. В небе зловеще кружат стаи ворон, усиливая напряженное, гнетущее чувство тревоги, одиночества. Из бесплодной земли вместо деревьев торчат телеграфные столбы, очень похожие на кресты. Таким образом, все пространство напоминает кладбище. Жизнь едва теплится лишь в одном тоненьком деревце, как бы растущем из нижнего торца картины. Но совершенно очевидно, что скоро оно полностью обнажится, сбросив последние листья и приобретя мертвенный вид. Тогда этот пейзаж превратится в «nature morte» («мертвая природа»).
Городские пейзажи появляются в творчестве Шиле дважды. Впервые он пишет серию работ, изображающих виды Крумлова, места рождения своей матери, в 1911. В это время Шиле приезжает туда с Валли Ноциль, надеясь обрести покой, которого не мог найти в шумной Вене. В скором времени пара вынуждена покинуть это прибежище, так как представления влюбленных о морали шли вразрез с консервативными устоями местных жителей.
К изображению города художник вернется через несколько лет. В пейзаже «Полумесяц из домов II» Он решил запечатлеть всего один квартал, выдернув его из реального окружения. Обособленность ряда домов, выстроенных живописцем по окружности, подчеркнута строем деревьев, отделяющим жилища от полей. Этот изгиб придает пейзажу энергичную динамику. На сей раз вид Крумлова — своего рода ностальгия по времени, проведенному когда-то в этом городе с только что покинутой им возлюбленной. Доминирующим цветом здесь является любимый художником в тот период оранжевый. Осенняя листва и стены некоторых построек решены в его различных оттенках.
В пейзаже «Стена дома на берегу реки», более мрачном по колористическому решению, Шиле также не обходится без оранжевого акцента. На темном, грязно-сером фоне стен зритель видит веревку, на которой висит ярко-оранжевое белье. Эта деталь является единственным намеком на присутствие людей в городе.
Одержимый своими исследованиями человеческой натуры, Шиле почти не уделял внимания натюрморту. Из созданных художником в этом жанре работ основную массу составляют изображения цветов. В мир вещей живописец погружался редко. Среди произведений, в которых он рассматривает неодушевленные предметы, можно упомянуть «Натюрморт с книгами» («Письменный стол Шиле»).
Как и в своих пейзажах, здесь мастер отказывается от классических правил построения перспективы. Он смотрит на собственный стол сбоку. Стопки книг разложены по всей поверхности. Создается впечатление, что Шиле, используя необычную точку зрения, почти как в детской игре в кубики, выстраивает гору, на пик которой (в противоположном конце стола) взгромоздились фигурки лошадей. Кажется, что художник старается превратить натюрморт в некое подобие пейзажа, являющегося в его интерпретации, как упоминалось ранее, отражением настроения.
Искусство XX века
Альбин Эггер-Линц учился в Мюнхенской академии художеств, где на его становление оказали влияние один из родоначальников барбизонской школы Жан Франсуа Милле (1814–1875) и австрийский мастер жанровой и исторической живописи Франц фон Дефреггер (1835–1921).
С 1894 по 1899 Эггер-Линц работал в Мюнхене, потом, перебравшись в Вену, вошел в число основателей «Hagenbund», третьего по значимости после Сецессиона и Дома искусств художественного объединения. В нем, просуществовавшем вплоть до 1930, развивались такие новаторские направления, как кубизм и «Новая вещественность». С 1909 по 1916 Эггер-Линц являлся членом Венского сецессиона, что помешало ему стать профессором Венской академии изобразительных искусств. Тем не менее восторженные отзывы о живописи Эггер-Линца в своей публицистике оставили теоретик марксизма Лев Троцкий (1879–1940), впечатленный трактовкой крестьянской темы в творчестве мастера, а также итальянский художник и график, представитель школ футуризма и метафизической живописи Карло Карра (1881–1966).
Наряду со знаменитой серией экспрессивных картин об ужасах войны, прославивших имя Эггер-Линца в Европе, автор отдал дань крестьянской теме. Он, как и большая часть его современников, был под большим впечатлением от барбизонской школы. Осваивая очередные художественные открытия французов, часть своего творчества мастер посвятил изображению быта простых людей. К такого рода произведениям относится его картина «Обед». В комнате, залитой теплым дневным светом, персонажи, объединенные за столом, накрытым белой скатертью, совершают повседневную трапезу. Однако спокойный ритм крепких мужских фигур, обилие белого цвета их одежд, сложно разработанного в рефлексах, наполняют бытовую композицию особой торжественностью и значимостью.
Несмотря на неудачу с профессорством, Эггер-Линц стал преподавателем, но в Колледже Веймара (1912), а затем, в 1913, — в школе в Клаусене (Италия).
С 1914 по 1917 художник был призван в армию — шла Первая мировая война. Свое отношение к ее ужасам он выразил в таких антимилитаристских произведениях, как «Безымянные» (1914, Музей военной истории, Вена), «Финал» (1918, музей Леопольда, Вена). Особым сочувствием к женщинам, чьи мужья и сыновья ушли на фронт, пропитаны картины «Женщины войны» (1918, замок Брук, Лиенц), «Матери» (1922, Тирольский государственный музей, Инсбрук), «Пьета» (1926, музей Леопольда, Вена).