Музей моих тайн
Шрифт:
Однако даже в теперешнем состоянии Алиса смогла понять, что здесь недостаточно высоко и, бросившись вниз, она, скорее всего, отделается сломанной рукой или ногой, а это лишь еще более затруднит ей жизнь, но отнюдь не предоставит выхода. Поэтому Алиса на самом деле не слишком огорчилась, когда внизу появилась Ада, разинула в ужасе хорошенький ротик с пухлой нижней губкой и завопила:
— Мамка, ты чо?
И мать, черный ангел в пятнышках ржавчины, лишь вздохнула и пожала плечами, словно говоря, что сама ни малейшего понятия не имеет, чего это она.
Еще позже, когда они поужинали неаппетитным рагу из капусты и картошки, а дети на протяжении всего ужина ссорились, щипались, дергали друг друга и в целом истерзали Алисины нервы в клочки, она загнала их, упирающихся, наверх, спать,
В мерцающем свете свечи Алиса разглядела у него на руке свежую красную ссадину.
— Опять подрался? — спросила она безо всякого интереса.
Фредерик поглядел на кровь, стараясь вспомнить, откуда она взялась, и фыркнул:
— Какой-то болван поставил телегу в конце нашей дороги, ну я и налетел на нее.
Жена не выразила ему сочувствия — до такой степени пронизала ее счастьем эта весть. Алиса начисто забыла про мсье Жан-Поля Армана: картофельно-капустное рагу, заманчивость самоубийства, свары детей — все это изгнало француза из ее легковесного, словно воздухом наполненного мозга. Фредерик, спотыкаясь, дополз на второй этаж и там — Алиса знала, даже не глядя, — погрузился в глубокий, крепкий пьяный сон.
Алиса осталась внизу и при унылом свете сальной свечи стала спорить сама с собой о будущем. Какие у нее есть варианты? Разумеется, она может покончить с собой; эта мысль по-прежнему влекла ее, несмотря на сегодняшнюю неудачную попытку. Но каковы будут последствия? Ведь это значит отяготить дальнейшую жизнь детей ужасом, скандалом, чувством вины. Разве не лучше им будет проснуться утром и обнаружить, что их мать просто растворилась в ночи, нежели в один прекрасный день найти ее тело распластанным по двору или с пеной у рта от ядовитой мушиной липучки? «Лутший место», обещанное мсье Арманом, безусловно, принесет с собой другие беды и превратности, но, наверно, это все же предпочтительней самоубийства?
Придя к такому заключению, Алиса за считаные минуты собрала небольшую дорожную сумку и в последний раз обняла бедную малютку Нелл. Потом поцеловала влажные лобики Ады, Альберта и Лилиан, задержавшись лишь на миг, чтобы погладить золотой пушок на щечке Альберта, подавить рыдание, снять с шеи серебряный медальон, принадлежавший когда-то ее матери, и сунуть Аде под подушку. Ада застонала во сне и отмахнулась от прощального поцелуя матери. Бедным Лоуренсу и Тому, однако, прощания не досталось: они спали на чердаке, где пол страшно скрипел, а у Лоуренса был очень чуткий сон, и Алиса решила не рисковать. Впоследствии она пожалела об этом. Впрочем, она прожила так долго, что успела пожалеть более или менее обо всех своих поступках. Последнее, что она сделала, — сняла обручальное кольцо и положила на подушку рядом с головой храпящего пьяного мужа. Проснувшись наутро и обнаружив кольцо вместо жены, он с нехарактерной для него проницательностью понял, что она исчезла навсегда.
Мсье Арман терпеливо ждал Алису в конце дороги и совсем не удивился, когда она вскарабкалась в телегу рядом с ним и сказала: «Ну ладно, поехали», хоть это и звучало не очень вдохновляюще в качестве девиза для путешествия в новую жизнь.
Боясь преследований разгневанного мужа, мсье Арман сразу направился на север, и парочка осела — или попыталась осесть — в Глазго. Но хотя раньше мсье Арману удавалось кое-как перебиваться работой бродячего фотографа, удача изменила ему, когда он открыл стационарное ателье. Конечно, в это время в Глазго было более чем достаточно фотоателье, и жители города прекрасно обходились без услуг мсье Армана. Когда — по прошествии едва ли года — деловое начинание потерпело крах, Алиса и мсье Арман снялись с места. К этому времени у Алисы уже начали зарождаться определенные сомнения, но она все же согласилась покинуть страну и совершить путешествие в Марсель, родной город мсье Армана, подразумевая, что это будет короткий визит, после которого они вернутся в Йоркшир и… Алиса не очень хорошо представляла себе, что последует за «и», но предполагала, что тем или иным способом вернет себе детей. Конечно, у нее были их фотографии: у мсье Армана остались негативы и в Глазго он отпечатал ей целый новый комплект снимков и по настоянию Алисы вставил в дорогие дорожные рамки из тисненой кожи, надежно закрывающиеся, что позволяло Алисе обнимать детей — навсегда застывших во времени — в любой точке Европы.
Путешествие, однако, пошло не по плану и затянулось на годы. Почти сразу по возвращении в Марсель мсье Арман сделал прискорбную ошибку, вложив все их состояние до гроша в дело, которое потерпело крах. По опыту Глазго уже было понятно, что он начисто лишен деловой сметки, и если бы Алиса знала, что он делает, она бы остановила его и спасла от того, что последовало, — суда и банкротства. Мсье Арман даже успел посидеть в тюрьме, оставив бедную жену без средств к существованию. (После бегства они с удивительной легкостью заключили двоемужный брак, но ко времени их прибытия в Марсель Фредерик уже умер, так что, строго говоря, Алиса была вдовой.) Она даже дошла до того, что зарабатывала стиркой — терла мыльными брусками запятнанное белье марсельских обывателей и горько вопрошала несуществующего Бога, для этого ли он ее предназначил.
Когда мсье Армана выпустили из тюрьмы, все еще удивительно бодро настроенного, их постигло новое несчастье — Алиса слегла с воспалением легких, после чего еще долго была слаба и быстро уставала. Мсье Арман выхаживал жену, а в промежутках еще успевал чуть-чуть зарабатывать как бродячий фотограф (ходить от дверей к дверям — единственное, что у него хорошо получалось). В конце концов он повез ее на поправку в деревню. Алиса предпочла бы остаться среди городской тесноты и грязи, нежели снова быть погребенной в сельской идиллии, но мсье Арман настоял на своем. Тут у них опять кончились деньги, и они надолго застряли в деревне, точно как боялась Алиса. Когда они вернулись в город, их постигло еще несколько превратностей такого типа, какого Алиса уже научилась ожидать. И так далее.
Утром того дня, когда Алисе исполнилось пятьдесят семь лет, она встала с кровати, распахнула ставни на окне, отчего в спальню хлынул поток солнечного света, и — глядя в окно, а не на распростертое под одеялом инертное галльское тело — объявила мсье Арману, что с нее абсолютно и категорически хватит и что они сию же секунду возвращаются в Англию, чтобы забрать детей — даже если Алисе для этого придется торговать собой на улице. Мсье Арман пробормотал что-то в том смысле, что ей удастся продать свое тело лишь в том случае, если она предварительно зашьет себе рот, и Алиса запустила в него не только кувшином, но и тазом для умывания.
К сожалению, именно в это прекрасное утро эрцгерцог Франц Фердинанд и его жена собрались на прогулку по улицам Сараева, приведя тем самым в действие цепочку событий, удержавших мсье Армана и его жену во Франции еще на четыре года.
Во время войны Алиса испытала нечто необычное — другие люди, пожалуй, восприняли бы это как свидетельство душевного нездоровья, но Алиса давно привыкла к тому, что у нее душа не на месте, и сделала еще более странный вывод: этот случай доказывает существование Бога. Преобразивший ее эпизод произошел в ночь на 1 июля 1916 года, когда Алиса внезапно проснулась от очень глубокого сна. Открыв глаза, она увидела у подножия кровати фигуру ангела, или, во всяком случае, видение, согласующееся с ее представлением об ангелах: полупрозрачные белые одеяния, белоснежные крылья, светящийся нимб, золотые кудряшки и голубые, как незабудки, глаза. Алиса ждала, что оно, точнее, он — фигура была явно мужской — с ней заговорит, но он только улыбнулся и указал рукой на небо, совсем как дешевые гипсовые статуэтки святых и мадонн, которыми Франция была просто усеяна. Наутро Алиса обшарила все углы комнаты в поисках каких-нибудь следов ангельского присутствия, но не нашла ничего, ни единого перышка; однако этого мимолетного посещения хватило, чтобы Алиса обратилась в католичество и стала истово верующей, как и полагается новообращенным.