Музей воды. Венецианский дневник эпохи Твиттера
Шрифт:
4
Мне не до публицистики, мое дело – сторона странного умственного развития, втягивающего сознание в постоянную параллельность, подпитывающую скудно устроенное советское и даже наше, постоянно колеблющееся в разные стороны постсоветское существование.
А все просто. Недоступное, самозарождаясь внутри сознания, статично и поэтому отчетливо осязаемо. Хотя и лишено намека на предсказуемость. Внутренний взор порождает те или иные картинки, которые кажутся нам привлекательными, но, поскольку все они – предмет умствования, развиваться им нет возможности. Это, между прочим, совсем другой тип
Изменились, кстати, и агрегатные свойства этой самой заочности. Сейчас все потенциально доступно – если не в жизни, то уж точно в Интернете. Пишущий в эпоху Википедии освобождается от груза обязательных фактов и энциклопедических ссылок, как воздушный шар – от ненужных мешков с песком.
Тем более что фактура, оказывается, тоже может лгать. Профессор Марк Иосифович Бент, мой научный руководитель в университете и в аспирантуре, постоянно повторял, принимая экзамены по зарубежке, что пересказ произведения еще не говорит о том, что текст прочитан или тем более понят.
Пересказ (как и энциклопедическая нахватанность) – примитивная форма восприятия, за которой легко спрятаться, если не имеешь собственного мнения.
Отныне Википедия, как мазь Вишневского, забирает всю фактуру на себя. Но становится ли от этого легче современному автору? Хотя, разумеется, описательная литература во всех своих проявлениях, жанрах, формах и видах становится менее конкретной и более субъективной.
Хотя при этом вряд ли более свободной. Даруя одни возможности, обилие информации отнимает у нас непосредственность: когда всемирная библиотека мерцает на расстоянии вытянутой руки, синхрония подменяется диахронией, необходимостью учитывать опыт предыдущих поколений, работающий примерно так же, как любое интернет-сообщество на перекрестных ссылках и взаимном цитировании.
5
Я о том, что советская Венеция максимально литературна. Как любое злокачественное текстуальное уплотнение. Статичность восприятия близка к ощущению от города как книжки с картинками. Черно-белые альбомы советского периода были жуткого полиграфического качества: набранный текст бежал, а картинки припечатывались к листу пигментными пятнами или ожогами.
И даже когда ты попадаешь в город мечты в первый раз, то попадаешь в него с моря, проходя через ворота и заграждения лагуны, совсем как персонаж в новелле Томаса Манна. То, что твой путь сюда будет литературным, сомневаться не приходится.
6
Это была моя первая заграница. Из Чердачинска я прилетел на Балканы в августе сразу после сильного воспаления легких, из-за чего поездка пару раз переносилась, постоянно возрастая в цене. Правда, ехал я не в Италию, но в Хорватию, на полуостров Истрия. В заповедник шумно дышащих хвойных. В парк отеля «Парк» на краю маленького Ровиня с кукольным театром плавного залива, вторгающегося в самый центр города партером, до краев заполненным водой.
Кто ж тогда знал, что Далмация некогда была одной из самых верных венецианских колоний, из-за чего все местные города строились по образу и подобию метрополии на один типовой манер?
7
Здесь, в Хорватии, совсем как в театре, восторга от декораций хватает на первые
Близость Венеции вообще никак не повлияла на качество местной живописи, точнее, его отсутствие – нечто похожее на «народные примитивы» в «далмацком стиле» можно увидеть на втором этаже венецианской Скуолы Сан-Джорджо-дельи-Скьявони, более известной как место дислокации вели кого цикла картин Карпаччо.
8
Так вот, попадая в венецианскую Скуолу Сан-Джорджо-дельи-Скьявони, насытившись Карпаччо, точнее, прикоснувшись к его средневековому 3D одним глазком, так как насытиться Карпаччо невозможно, поднимаешься на второй этаж, где, собственно, хорватские моряки и собирались. И где на стенах, встык, висят прокопченные примитивы.
В истории своего восприятия не припомню такого мощного и жесткого контраста, связанного с впечатлением от живописи, – между живой прозрачностью воды, в которой плавают композиции Карпаччо на первом этаже Скуолы – и темными, именно что мертвыми, досками «славянских» примитивов, развешанных здесь впритык.
Одухотворившись Карпаччо, поднимаешься по лестнице на второй этаж. Взыскуешь новой порции впечатлений, но упираешься взглядом в «народную живопись», оглушенный тем, что чуда больше не будет. Оно, исчерпанное выставкой первого этажа, покидает нас раньше, чем ожидалось. Мощный, конечно, «экспозиционный прием».
Так вот, эта бьющая по глазам разница уровней художественного мастерства между тем, что может показать тебе хорватский Ровень, и тем, что называется «венецианской школой», заставляет праздношатающегося отдыхающего предпринять дополнительные шаги в поисках новых культурных ощущений.
Может быть, имеет смысл сесть на автобус и добраться-таки до Дубровника?
9
В поисках автовокзала оказываешься почему-то на набережной (безветрие, закат), случайно узнаешь (объявление на стенде), что за $50 можно сплавать на катере в Венецию. На весь день. Без учета дороги (два с половиной часа туда и два с половиной часа оттуда) это же пять часов чистого венецианского времени!
Из-под прокопченных досок туристического примитива вдруг пахнула безбрежность веницейских красок. Не веришь счастью, на всякий случай перепроверяя и даже переспрашивая у кассира в будке и затем у администратора в отеле «Парк»: ну да, виза не нужна. Просто заберут паспорт на весь день, выдадут липовую справку, с которой…
На следующий день, встав пораньше, бежишь к причалу. Разумеется, опаздываешь, дабы отсрочить счастье еще на сутки.
Нечаянная радость. Эвкалипты плавно машут жесткими ладонями, провожая странника в водную дорогу. В непреднамеренное приключение, переворачивающее внутреннюю жизнь. В пять часов бессознательного трипа, как затем оказывается, сумевшего загрузить внутрь такое количество впечатлений, какого уже не случится никогда потом, при осознанном, постепенном осмотре.
Об этом «эффекте первача», кстати, весьма точно написала в начале ХХ века английская писательница Вернон Ли: