Музей воды. Венецианский дневник эпохи Твиттера
Шрифт:
Чем ближе к нашей скворечне, тем больше магазинов и людей, тем меньше скорость движения и, соответственно, громче скорость мысли.
Начав узнавать родные места, я окончательно расслабился и (почти вслух) подумал:
– Сколько же нас тут! Какие мы разные! Непохожие друг на друга. Красивые и не очень. Толстые и худые. – И, подумав, добавил, итожа: – Память слой за слоем снимает с Буратино стружку, хотя в центре ее никакое не детство, но нечто совершенно иное. Но что же тогда на самом деле там, в этой розовой мякотке?
2 ноября 2013 года
Пт, 18:42. Местные маринованные артишоки похожи на грузди.
Пт, 18:44. Нина разрешила пить воду из крана.
Пт, 18:47. На туртропах от Риальто до Сан-Марко и обратно сегодня столпотворение, как в московском метро в час пик. Нашли, чем удивить!
Пт, 19:56. Вход в Санти-Джованни-э-Паоло, один из двух главных готических соборов (другой, другая – Фрари), – €2,5 (в Chorus не входит). Зато напротив – бесплатный туалет в баре.
Пт, 19:58. День начал с Сан-Джованни Кризостомо, хотя шел к Санти-Джованни-э-Паоло. Но перепутал дорогу и попал на службу. О чем не жалею. Бонус: Беллини.
Сб, 00:06. Четвертый чек – на €28,90 (Billa): хлопья – €2,29, рис – €2,28, песто – €1,29, кофе – €3,49, яйца – €2,09, йогурты (два) – €0,98, мясные нарезки (три), кекс, печенье, хлебные палочки.
Сб, 00:35. Третья сегодняшняя церковь – Санта-Мария деи Мираколи – оказалась самой маленькой и самой мраморной.
Сб, 00:39. На церковь Сан-Дзулиан я набрел случайно по дороге к Риальто. Она бесплатная, и в ней можно фотографировать. Бонус: блеклый Веронезе.
Сб, 00:54. На Дорсодуро темнее и скромнее, туристы ходят отдельными, муравьиными тропами, а остальной район лежит во мгле. По указателям долго шел к площади Рима.
Сб, 01:43. За два моста до площади Рима зашел в Сан-Николо да Толентино.
Сб, 01:44. Рёскин сказал про нее: «One of the basest and coldest works of the late Renaissance».
Сб, 01:45. Впрочем, в Сан-Николо да Толентино шла вечерняя служба – не до разглядывания картин.
Сб, 01:45. Так две части дня зарифмовались церковными службами, а я вышел на площадь Рима и попал в настоящую Италию.
Сб, 01:47. В пятничный вечер пригородные автобусы берутся едва ли не штурмом, электрички переполнены: рабочий люд возвращается в пригороды. Шумно очень.
Сб, 01:49. Кажется, что там, где Венеция заканчивается, под ногами твердеет почва особой прочности. У площади Рима вдруг возникает обычный (среднестатистический, окраинный) европейский городок.
Сб, 01:51. От железнодорожного вокзала торговой улицей, переполненной сувенирными лавками, дошагал до самого манкого для меня палаццо Лабиа.
Сб, 01:55. До дома возвращался опять по какой-то большой торговой улице, где набрел на супермаркет Billa. Совсем как у нас на Соколе.
Сб, 04:19. На очередном случайном кампо увидел раскидистое дерево и сильно удивился. Почти когнитивный диссонанс: как быстро отвыкаешь тут от живой природы.
Сб, 04:21. Колокольные перезвоны нарезают облака, как сливочное масло. В России они плывут, а здесь наплывают почти буквально, почти пешком по воде.
Сб, 04:38. Фасад Санти-Джованни-э-Паоло, одетый в реставрационные леса, неожиданно походит на паровоз, чья следующая остановка – коммунизм рая или рай коммунизма.
Санти-Джованни-э-Паоло (Santi Giovanni e Paolo) – 1
По второму-то разу Санти-Джованни-э-Паоло я все-таки нашел, и даже без карты – по стрелкам, указывающим на больницу. Правда, на этот раз вышел к церкви совершенно с иной стороны – вынырнул на мостик со стороны Гранд-канала.
Сахарная голова Скуола Гранде ди Сан-Марко ярко освещена солнцем, из-за чего и кажется особо сладкой. Точнее, сладковатой, и в этом слове есть все важные оттенки, описывающие особенности ее фасада: протяжность и обволакивающая небо правильная овальность, проскальзывающая мимо концентрированного вкуса.
Купив на входе билет (в Chorus не входит), зашел в один из главных венецианских некрополей: стены доминиканского Сан-Дзаниполо равномерно занимают гробницы 18 (в другом месте прочитал, что 25) дожей.
Для особенно важных персон и их семей выделены отдельные капеллы, в которых живопись разных стилей и времен сплетается со столь же разнородной скульптурой, тогда как в основном пространстве с его мощными боковыми нефами безоговорочно царит Ренессанс.
Точнее, проходя по ромбам шахматного пола от входа в пресвитерию, движешься как бы по учебнику истории искусств: многие похоронные ансамбли – с многоэтажными композициями, многочисленными скульптурами и украшениями – точно показывают, как со временем менялось отношение к смерти и человеку в ней (значит, и к человеку и его обстоятельствам уже при жизни).
И тут уже, конечно, история захватывает кусок гораздо шире Ренессанса (Джакопо Тьеполо, первый дож, похороненный тут, скончался в 1200 году; Иоганн Габриэль фон Шателер, австрийский генерал, захороненный в Сан-Дзаниполо последним, упокоился в 1825-м), просто его памятники – самые показательные и даже рядом с барочными надгробьями эффектны.
Стены собора, сложенные из красного кирпича, несут все эти по очереди возникающие гробницы, как грибы чага, нарастающие на стволе и выступающие из него балконами или же навсегда замурованными театральными ложами. Некоторые из них издали похожи на застывшие бутоны диковинных цветов или на резные многодельные шипы.
Схожим образом устроена и Фрари на правом берегу Гранд-канала, которая, несмотря на точно такой же ромбовидный, в буро-малиновую клетку пол, считается главной женской базиликой Венеции, притом что Сан-Дзаниполо – главная мужская святыня левого берега. Правый берег многие считают «домом живописи», тогда как на левом якобы царит скульптура.
Разумеется, разделение это условно: в Венеции есть и другие важные «женские» церкви (та же Формоза или не менее пафосная Салюте), во Фрари похоронены Тициан и Канова, а в Сан-Дзаниполо уже на входе висит многочастный Беллини. Точнее, все путеводители и туристические сайты вслед за искусствоведами уверены в его авторстве не до конца, что не мешает ему быть ярким и сочным, как только что из реставрационной мастерской.
Другой, более аутентичный Беллини – в алтаре Святого Викентия Феррера (полиптих из девяти небольших живописных частей, окруженных роскошной резьбой и превращающих картину в театр). Сказать про братьев Беллини особенно важно, так как тут, в часовне Святого Доменика с плафоном работы Пьяццетты, они и похоронены.
Ближе к правой финальной точке осмотра, наискосок от алтаря, висит огромный Лотто, которого можно разглядеть, если кинуть монету в аппарат, зажигающий подсветку на одну минуту.
Я осматривал главный готический храм Венеции против часовой стрелки, переходил от одного надгробия к другому.
С левой стороны от алтаря, в боковом нефе, кстати, я узнал то самое надгробие, которое Рёскин более чем подробно описывает в книге «Камни Венеции». Впрочем, все путеводители, как один, переписывают друг у друга эту историю о том, как Рёскин попросил лестницу у служки, забрался по ней и увидел, что лежащий там, на небесах, каменный Андреа Вендрамин (дож, изваянный Туллио Ломбардо по проекту Пьетро Ломбардо) не имеет тыльной (невидимой зрителям) второй половины лица. Из чего Рёскин делает далекоидущие выводы в пользу готики (то есть более ранних и более «честных» времен).
На самом деле площадь с конным памятником Коллеони работы Верроккьо и Скуола Гранде ди Сан-Марко устроена таким образом, что храм начинается именно здесь, под открытым небом.
Без колокольни. Санти-Джованни-э-Паоло (Santi Giovanni e Paolo) – 2
Сейчас базилика Сан-Дзаниполо в лесах и щитах, добавляющих ей странности. Из-за ремонта она выглядит как паровоз, набирающий ход, за которым как бы тянутся раскрытые парашюты пузатых апсид, толпой окружающих главный алтарь.
Внутри тихо и высоко: огромный Сан-Дзаниполо как раз из тех сооружений, что, подобно вокзалам, расширяет омут и без того нескончаемого внутреннего пространства. Стены как бы производят его, варят, как бесконечную кашу из волшебного горшочка, превращая кладбище в странный музей, по которому ходишь задрав голову.
Дело еще и в том, что Сан-Дзаниполо – пафосное место, призванное выказывать мощь и «административный ресурс» покойных дожей.
Они стоят под самыми колосниками этого прохладного анатомического театра в горделивых позах, на конях, среди складок барочной мишуры, распространяя вокруг себя нежить.