Музей Восковых фигур
Шрифт:
— Вы что-то сегодня не в духе, — заметил ему барон. — Здоровы ли вы? У вас был бодрее вид прошлой весной, когда мы расстались… Вы, вероятно, все лето просидели в Петербурге?
— Нет, — ответил Нерехтин, — я так же путешествовал, как и вы… Лето я провел очень хорошо в деревне, а затем был в Бретани и под конец целую неделю в Париже… Я даже побывал в «Casino de Paris», о котором вы между прочим упоминали, и видел там восточную танцовщицу, красотой и танцами которой вы так восхищались…
— Так в чем же дело?
— Да дело, в сущности говоря, никакого нет, но я вспомнил «Casino de Paris» потому, что оттуда, по странной случайности, начинается «то», что вы приняли за нездоровье…
— Очень жаль, что мы там не встретились…
— Дело вовсе не в ней, барон, а в чем-то очень странном и непонятном… Но я думаю, что это неинтересно?
— Уж это вы предоставьте нам судить… На против, мы с нетерпением желаем узнать, в чем заключалось ваше приключение.
— Мне, конечно, очень понравилась эта танцовщица и я, вероятно, не отказался бы с ней познакомиться, если бы мы там встретились… Но дело в том, что перед отъездом за границу я серьезно увлекся одной особой, с которой познакомился в деревне и имя которой позвольте не называть, — настолько серьезно, что мы почти дали друг другу обещание. Ваша танцовщица, которую я видел только на сцене, конечно, не могла изгладить из моей памяти эту девушку. Да и в «Casino de Paris» я поехал довольно неохотно. Меня туда затащил один парижский приятель после обеда, на котором мы порядочно выпили. Первое впечатление было даже неприятное; вы помните этот грязный, закуренный зал и его более чем смешанную публику. Первые нумера на сцене были тоже очень слабые. Только ваша обольстительница сразу изменила настроение… В антракте я стоял в кулуаре, ожидая продолжения ее удивительных мимических сцен, и вдруг услыхал чей-то резкий женский голос, приглашавший желающих погадать.
— Пойдите, попытайте вашу судьбу, — сказал мне мой спутник.
Так как я любил и был в разлуке с предметом моей любви, то охотно согласился попытать свое будущее, прошедшее и настоящее. Мы идем гадать обыкновенно ради шутки и смеха, а в душе все-таки думаем: «а что-то из этого выйдет?»
Оказывается, что гадалка помещалась вблизи, за занавеской, около кулис, в небольшой комнатке, обтянутой восточными материями. Она оказалась особой неопределенных лет и среднего роста, нарумяненная, с фальшивыми локонами и с большой бриллиантовой брошью на груди. В руках она держала кружевной платок, надушенный какими-то особенными крепкими духами, чем-то вроде смеси вербены с ладаном, а около нее на небольшом столе лежала колода больших карт с нарисованными на них фигурами и магическими знаками, большей частью не имеющими смысла, достаточно замусоленных и которые обыкновенно употребляются западными профессиональными гадалками.
Когда я ее спросил, что это за карты, она ответила: «Се sont les Tarots des Bohemiens, monsieur…» [1]
— Вы напрасно думаете, мой друг, что знаки на картах не имеют смысла, — перебил Гейст. — Таро очень серьезное гаданье. Оно имеет древнее происхождение. Западные оккультисты приписывают его происхождение египетским магам, а мы — северным индусам… Гадалки пользуются, конечно, не полным Таро, а только картами, которые делятся на четыре группы, по четырнадцати в каждой (десяток Пифагора), отмеченные особыми знаками: первая группа — жезлом (трефы), вторая — кубком (черви), третья — шпагой (пики) и четвертая — монетой (бубны). Кроме того, на картах имеются особые эмблематические фигуры, а иногда помещаются и имена солнца, луны и пяти влиятельнейших планет.
1
Это цыганские карты Таро, месье (фр.).
— Комнатка, — продолжал Нерехтин, — освещалась откуда-то сверху небольшим будуарным фонарем красного цвета. Кроме стола и двух стульев, в ней ничего не было. Виноват, было еще что-то вроде маленького круглого столика на высокой ножке, на которой стояло небольшое овальное зеркало, но так как оно было в темной оправе, то первое время я на него и не обратил внимания.
— Гм… напрасно, — заметил Гейст, — зеркало — это предмет серьезный…
— Несмотря на банальную обстановку и ярмарочное завывание, во всем остальном m-me Эстер — так звали гадалку — была на высоте призвания и добросовестно исполнила все, что от нее требовалось. Она даже как будто немного обиделась, когда я несколько небрежно и слегка насмешливым тоном сказал ей: «Ну, что вы мне скажете за два франка?» Она внимательно осмотрела мои руки, сначала одну, потом другую, заметила, что я очень странный субъект и что она редко сталкивалась с подобной судьбой в своей практике. Когда же она разложила карты, предварительно заставив меня снять левой рукой, то удивление ее еще больше увеличилось.
— Вы любите, но полюбите еще другую, которая будет стараться помешать вашему счастью с первой; вы будете искать друг друга, но какое-то очень странное препятствие, которое я объяснить не могу, будет мешать вашему сближению… Cependant [2] , — продолжала она, водя пальцами по картам, — вы совсем близки друг к другу… А если вот так переложить, то вы, наоборот, так далеки один от другого, как будто кого-нибудь из вас нет в живых… Между тем, ни около вас, ни около нее нет знака смерти… Просто не знаю, что сделалось с картами?!
2
Здесь: в то же время (фр.).
На мой вопрос, кто она, — эта неизвестная мне особа, Эстер, продолжая делать какие-то манипуляции с картами, отвечала, что «она», конечно, женщина, но «когда, например, я выбрасываю карты попарно, по своему способу, то ни одной дамы около вас не остается… Вы видите, этой особы здесь нет… А между тем, новая любовь!.. Ее следует остерегаться, но как? — карты не говорят!.. И это все, monsieur», — прибавила она, вставая… — «Впрочем, потрудитесь еще взглянуть в это зеркало… Иногда в зеркале лучше разглядеть некоторые черты, чем прямо… Довольно; благодарю вас!.. Ничего не могу сказать более»… И когда я выходил, то она дважды повторила мне вслед: «Странно… Очень странно…» Хотя гаданье французской колдуньи и напомнило мне по форме запутанные предсказания древних оракулов, но оно не оставило во мне глубокого впечатления, и те несколько дней, что я провел после того в Париже, я о нем, конечно, и не вспоминал.
— Начало вашей истории, — сказал барон, — не лишено интереса… Желательно знать, что же произошло дальше?
— Дальше, не знаю, надо ли и продолжать? Далее все произошло и происходит уже не в этой области или, вернее, не в этом мире…
При этом мы все невольно переглянулись с недоумением…
— В каком же мире? — спросил барон.
— В «мире снов»…
— Ну, это продолжение как будто не соответствует началу, — несколько разочарованно сказал барон, — мало ли что может присниться!.. Хотя, конечно, и сны иногда бывают вещие…
По этому поводу между некоторыми из присутствовавших завязался небольшой спор.
— По-моему, — сказал поэт Темницкий, — сон есть вторая жизнь человека, законы которой еще не исследованы. Подумайте только, что целую треть нашего земного существования мы спим. При этом во сне происходят иногда такие вещи, которые решительно ничего общего не имеют с тем, что с нами было наяву… Где же находится тот мир, в который вас переносит сон? Быть может, близко, а может быть, в недосягаемом наяву расстоянии от вас… И все предметы и лица, наполняющие мир снов, действуют, если можно так выразиться, по особым законам природы… Недаром у древних существовал могучий и загадочный бог сна…