Шрифт:
Раз.
Кр-р-руть! Я до сих пор в шоке! Вместо того, чтобы сидеть на скучнейшем уроке математики или, там, литературы какой-нибудь, я лечу в самолете. Никак все – в лайнере, а в военном транспортнике АН-12! Сижу на жесткой лавочке для парашютистов вместо мягкого кресла и смотрю в иллюминатор, аж шея затекла…Там, «кнш», ничего интересного – сплошные
Вингсьют. Вот чем я займусь, как только свалю из школы. Буду летать с крыльями над острыми скалами. Тогда настоящая «жиза» начнется, не то, что сейчас. Осталось немного потерпеть. Спрыгнуть бы вон через ту дверь и полететь на крылышках над облаками!
Два.
…Хотя уроки литературы – еще более-менее. Там бывает весело… Недавно Анна Павловна учила нас искать синонимы к слову «скучный». Так класс, просто взорвался! Кричат: «тоскливый», «утомительный», «нудный», «унылый» … А я выдал: «душный!». «Аннушка» похвалила нас и говорит, что можно кроме синонимов применять и превосходную степень прилагательного, например, «скучнейший». Я тут же выкрикнул: «Душнейший!» И весь класс «упал под стол».
Три.
Отец меня сорвал с уроков. Говорит: «Такая возможность не каждый день выпадает – пропустишь пару дней, потом вместе наверстаем». А мне что? Лишь бы не в школу.
Он мне не отец «кнш». Я недавно нашел документы… случайно. Так вот, в них написано, что Илья Родионов – приемный ребенок… Вот это был полнейший «кринж». Я сидел и «пялил в стену» с час, наверное. Слёзы сами текли по щекам. Четырнадцать лет мне врали…Все врали. И мама…Ничего… Осталось немного! Свобода рядом.
Четыре.
Вот и приземлились. Еще в воздухе, перед самым приземлением, самолет трясло и подкидывало, как на «горках смерти» в парке. Сначала мне было весело, а потом я подумал, что разобьемся. Мало ли там, катастроф всяких.
С трапа спустились, а по ногам снегом метёт. Холодища! Кругом все как в тумане. Только это не туман вовсе, а пурга. Я думал это в Москве зимой холодно…Оказалось, что в Москве на самом деле тепло!
Никаких зверей в иллюминатор я не увидел.
Нас встретил папин друг – дядя Антон. Как меня увидел, схватил за плечи, и стал трясти приговаривая: «Илюшка, как вырос, бродяга!» Я, «кнш», не обиделся на «бродягу». Хотя есть чуть-чуть. Бродяга – это же бомж?
Когда мы прошли в аэропорт, оказалось, что он очень маленький. Мы сели в лифт и поехали…вниз. Я сначала не понял, зачем вообще лифт в одноэтажке, а потом оказалось, что мы едем в огромный подземный город. Папу пригласили работать, и он прилетел на «смотрины». Дядя Антон сказал, что у них под землей есть всё, даже школы.
Если бы не секретность, я мог бы рассказать многое что. Например, про умную комнату, в которую нас с папой поселили, с мягкими, как пластилин, стенками, которые умеют становиться твёрдыми, а потом опять мягкими. Про то, что комнатой управляет искусственный интеллект, которую зовут Нулла, с ней можно поболтать по душам, как с лучшим другом. Правда она долго меня не понимала, говорила, что язык вроде русский, но совсем непонятный, что в нем слишком много сленга. Я, «кнш», научил её некоторым словечкам, а то совсем от жизни отстала. А она взамен дала мне знания по русскому и литературе. Я сам выбрал! Кстати, «училка» из нее просто «супер». Но, все же, Анна Павловна лучше. Она хоть и строгая, но с ней весело. А Нулла выдала мне шлем – он прямо из стены выехал – и давай загружать мне в мозг разные данные. Я и минуты не выдержал. Бросил это занятие. Говорю ей: «Так нельзя!», а она мне «Почему?», а я ей «По качану!». Она надолго тогда замолчала. Обиделась. А я ведь до шлема про «качан»-то и не знал совсем.
Конец ознакомительного фрагмента.