Муж понарошку

Князева Мари

– Это не проблема, выеду после балета.

– Ночь в дороге? Один? За рулём? Ни за что! Я ещё слишком молода, чтобы становиться вдовой!

Алексей рассмеялся. Ему была приятна Надина забота, но коробило то, что она в него не верит. Впрочем, обижаться не стоило: откуда ей знать?

– Не волнуйся, если я захочу спать, то приторможу где-нибудь и посплю в машине, - мягко заверил он её.

– На октябрьском морозе? – скептически уточнила Надя.

– У меня есть тёплая куртка и плед. Всё, хватит об этом. Поехали за билетами на балет, а потом – обедать в кафе.

– Далось тебе это кафе, - проворчала девушка, но мужа послушалась.

Погода стояла не

по-сибирски ясная и почти тёплая. Балета вечером не оказалось, зато они купили два билета на представление с загадочным названием «оперная дегустация» и говорящим – «Любовный напиток».

– Ты там не уснёшь? – с сомнением осведомилась Надя.

Алексей снова чуть не обиделся. Чудеса! И когда это он стал таким обидчивым?

– Я не так слаб! И к тому же, вероятность уснуть на балете намного выше.

Надя звонко рассмеялась. Они с удовольствием прогулялись по окружавшим театр скверам, держась за руки, с любопытством осмотрели «Девушку с веером».

– Какая непоследовательная скромность! – проворчал Алексей. – Лучше бы она сдвинула ноги и прикрыла их платьем…

– Это не скромность, а кокетство, - назидательным тоном ответила Надя. – Смысл её позы в том, чтобы вызвать у зрителя желание заглянуть за веер.

– О женщины, вам имя – вероломство! (цитата из трагедии Шекспира «Гамлет») - покачал головой Алексей.

– И какую же твою веру мы сломали? – тут же нахохлилась Надя.

– Эээ, ну я не имел в виду тебя, - пробормотал Алексей и сразу понял, что сказал ещё большую дерзость: Надино лицо вытянулось.

– А я… не женщина, что ли?

– Ты… да… ну, молодая женщина… мм… девушка – я бы скорее так тебя назвал.

– Скажи уж прямо: девочка. Ребёнок, да?

У Алексея даже ладони вспотели.

– Надя, я не имел в виду ничего обидного для тебя.

– Правильнее будет сказать, что ты не хотел меня обидеть. Но мне всё равно обидно, что ты не воспринимаешь меня как женщину.

– Да это же… комплимент! Каждая женщина мечтает, чтобы в ней видели девушку… и называли её так.

– Но при этом любили бы её как женщину, - тихо, почти шёпотом ответила Надя и, отвернувшись, пошла прочь.

А Алексей, конечно, помчался следом, как верный пёс. Ну что ему с ней делать? Ведь он старается, он держится из последних сил – ради неё. Почему она этого не понимает? Он ведь сто раз ей объяснял про долг, и про удовольствия, и как взрослый человек должен делать между ними выбор.

– Надя… - окликнул он её и поймал за руку. Маленькую холодную ладошку. Как быстро замёрзла! Стоило выпустить на пять минут…

Девушка остановилась, а Алексей, не выпуская её руки, поднял к своему лицу и принялся согревать дыханием. К счастью, в Надиных глазах не было слёз. Вот уж чего он не мог терпеть – так это слёз своей жены. Её глаза созданы для того, чтобы улыбаться. И излучать нежность. А плакать – это не их задача.

– Пойдём греться, - сказал Алексей тоном, не терпящим возражений, и потянул Надю в сторону ближайшего кафе.

Она повела себя милосердно и сделала вид, будто не было этого разговора о её женственности. Непринуждённо болтала и звонко смеялась, проливая тем самым бальзам на измученное Алексеево сердце.

Потом он отвёз её в общежитие переодеться и снова – в центр города. Надя нарядилась очень красиво – в облегающее тёмно-серое трикотажное платье, простое и строгое. Очень изысканное в своей простоте. Узкий воротник-стоечка и длина до середины икры – довольно целомудренно, на первый взгляд. Но при этом платье соблазнительно облегало стройную девичью фигуру. Однако, при учётё всё того же, совсем тонкого пальто, да ещё

капроновых колготок на изящных ножках, пусть и только пол-икры, наряд этот никак нельзя было назвать прогулочным в середине сибирского октября.

– Хочешь поужинать где-то? – спросил Алексей, уже привычно проверяя температуру рук супруги.

– Ты так меня скоро закормишь! – возмутилась она, впрочем, весело улыбаясь.

– Ничего. Растолстеть тебе не грозит. Ты очень стройная…

Надя зарделась и согласилась выпить кофе, а заодно поучить вместе с Алексеем деонтологию, используя его как проверяющего. Билеты и конспекты она прихватила с собой в общежитии. Время за этим полезным занятием пролетело незаметно.

Опера оказалась серьёзным испытанием для Алексея. Почти в самом начале представления Надя по-хозяйски завладела его рукой и не разрывала контакта почти ни на минуту до самого антракта, а потом повисла у мужа на локте. И когда они вернулись в зал – снова сплела их пальцы. Алексей с трудом воспринимал происходящее на сцене. В ушах у него шумела кровь, а глаза будто сами, без разрешения мозга, то и дело опускались на обтянутые трикотажем округлые бёдра жены. Совсем не детские. Очень даже женские бёдра. Такие, что мурашки не переставая бегали по телу, а в животе разливалась сладкая тяжесть. Во всём этом был только один плюс: Алексей не смог бы уснуть в такой обстановке, даже если бы очень захотел. Отчего-то вчера в кино ему было легче. Как будто эта ночь в одной постели ещё больше обострила все ощущения и натянула нервы до предела. Алексей так измучился от этого непрерывного томления по несбыточному, что, выйдя из театра на прохладный вечерний воздух, выдохнул с облегчением. Оставалось только отвезти Надю в общежитие – и всё. Он сможет отдохнуть, расслабиться… и безумно соскучиться в течение первого же часа без неё. Но всё оказалось не так просто.

Припарковавшись недалеко от здания общежития, Алексей вышел из машины и помог Наде выбраться наружу. Она, конечно, сразу прильнула к нему, обвив шею руками, и вдруг горячо прошептала:

– Можно, я тебя поцелую?

Мысль о том, какой странный это вопрос, конечно, мелькнула у Алексея. Что она всегда целовала его в щёку, не спрашивая – к чему же вдруг такая скромность? Но он пропустил эту мысль мимо и согласно кивнул, не раздумывая – и тут же понял, что к чему. Надя трогательно привстала на цыпочки и нежно коснулась губами его губ. Ещё и ещё раз. Он опешил. Растерялся так, будто это была первая её попытка поцеловать его по-настоящему. Будто они не обсуждали всё это несколько раз во всех подробностях и со всеми возможными аргументами. Надя воспользовалась его замешательством и прильнула уже надолго – горячо, влажно, страстно. Совсем как тогда, на дне рождения Сашки Корнеева. Только это он её тогда целовал, а она лишь отвечала. Алексею понадобилось ещё несколько мгновений, чтобы взять в руки себя, а потом и Надю. Он сжал её плечи, с мучительным усилием оторвался от её губ и зашептал в них:

– Надя, не надо, пожалуйста, зачем ты это делаешь?..

– А ты? – спросила она, окаменев. – Зачем ты приехал?

– Хотел… увидеть тебя и… сделать тебе что-то приятное.

– Твои поцелуи мне очень приятны.

– Надя…

– Что?

И действительно – что? На что он надеялся? На что рассчитывал? Что она будет, как и он, храня в душе это безумное, испепеляющее чувство, вечно изображать тёплую дружбу? Как наивно… Ну и кто из них больше ребёнок?

– Прости меня, - только и смог выдавить Алексей. И сбежал. Трусливо и подло. Потому что, если остаться… то можно и навсегда. А ему нельзя.