Муж, жена и сатана
Шрифт:
Записи начинались с июля 1913 года, с момента, когда положение о музее Бахрушина было подписано царем и стало законом. Короче говоря, с первых дней Михайловского-старшего — хранителя, только-только назначенного в музей.
Дело пошло гораздо быстрей их ожиданий. Брали страницу: Адка читала сверху, Ленка — шла глазами от середины и вниз. Так они, сканируя текст в четыре глаза, вскоре добрались до 1919 года, когда Владимир Андреевич был уже, как повествовал документ, изгнан с совслужбы, но, тем не менее, оставался в самых дружеских отношениях с оставленным при должности директором, Алексеем Александровичем. А дальше…
А дальше
«1919. Мая, 22. Третьего дня нанял подводу и отвез цемент с кирпичом к Бахрушинской больнице, где разгрузили ее посторонние мне работники. Алексей крайне просил об этом, сам отчего-то не взялся, что меня весьма удивило. По устройству своему, Алеша скорей предпочитал лишний раз оказать содействие, нежели обращаться за подобными пустяшными одолженьями. Выдал совзнаки, чтобы рассчитаться с возчиком. Вручил явно более потребного количества, просил оставить разницу на жизнь, учитывая аховое мое положенье. Под храмом больницы той, как известно мне из бесед наших с Алексеем, помещен семейный склеп Бахрушиных, семь гробов. Странное время, однако же, предпочел Алеша для ремонта. Не сегодня-завтра большевистские изуверы уничтожат храмы окончательно, и не строительством следует сегодня заниматься да латкой дыр, а бежать из проклятой Богом земли этой, в надежде возвратиться обратно, когда следа их поганого не останется на земле отечества моего многострадального… Не перестаю денно и нощно молить Господа нашего о том…»
Далее шли июньские записи. Аделина с Ленкой пролистнули еще около трех лет вперед, однако вскоре убедились в бессмысленности дальнейшего поиска. Ни в одной строке не содержалось более упоминания фамилии Бахрушина. Судя по всему — и такое впечатление складывалось у обеих — отношения были прерваны, видимо, существовали непреодолимые к этому причины.
Ушли они, не попрощавшись. Старика обнаружили спящим в кресле, когда, не дождавшись ответа на стук, приоткрыли дверь в спальню. Дневник оставили на столе и неслышно для спящего прикрыли за собой входную дверь.
— Благородный человек все же дедушка этот, — прокомментировала их визит Суходрищева. — Я думала, убьет меня, когда во второй раз увидит. — И хохотнула. — Ну и ты молодчинка, Ад, как ты своевременно княгиней заделалась, как такое вообще в голову тебе пришло карту эту сентиментальную разыграть!
— У меня хороший учитель, — то ли обращая услышанное в шутку, то ли говоря слова эти вполне всерьез, ответила Аделина и добавила, закрывая тему: — Ладно, проехали. Лёвке расскажу, а там пусть думает, что нам с этим дальше делать.
— Ада, скажи мне, а что вообще за сыр-бор такой вокруг какой-то черепушки? Это что, родня ваша какая-то или чего? Зачем такие страсти накалять вокруг такой вещи… ну… малозначимой, что ли?
Гуглицкая апатично отмахнулась.
— Сама не знаю, если честно. Лёва в курсе. Это его дела, не мои, я ему просто помогаю. Может, заказ чей-то, конкретный. Он мужик, ему карты в руки, я не лезу.
Врать было неприятно, но соврать пришлось-таки, иного выхода уйти от вопроса просто не существовало — не грузить же эту Суходрищеву идиотической правдой про неприкаянного писателя всея Руси.
— Ну что, надо ехать в Остроумовку, —
— Лёв, ты шути, пожалуйста, поосторожней, — с осуждением в голосе проговорила Аделина, на всякий случай глянув по сторонам. — Николай Васильевич скоро будет уже, время подходит.
— Вот дернет рукояткой, замолчу, — прыснул Лёвка, явно ободренный новостью про заныканный под больницей склеп, — а пока имею право, я ему, между прочим, неслабый отрубок его же души добываю, все дела остальные в упадок привел, средства трачу беспрерывно. И даже постебаться нельзя малек?
На другой день, пока добирался до Сокольников, обдумывал новую для себя тему — с кого начинать обработку: с главврача или зама по хозяйству. Помозговав глобально и еще прикинув дополнительно с учетом мелочей, решил сразу идти наверх: если начинать снизу, то нижнему — к гадалке не ходи — так или иначе придется делиться с верхним, а это всегда двойной расход. Ну полуторный, не меньше. А уже открыв однажды план, потом не передумаешь — шантаж начнется. И ничего не поделаешь — коррупция, господа.
Чтобы историю эту замутить грамотно и красиво, Лёвка с помощью Аделины приготовил хитросплетенную бумагу, для предъявления оной своему будущему контрактору — чтобы у того был шанс не потерять лицо, принимая материальную благодарность. Версия предлагалась следующая: Урусовы и Бахрушины — дальняя родня, изошедшая из единой исторической фамильной ветви. Они же, Лев Гуглицкий, известный коллекционер, искусствовед, специалист в области старинного оружия, и законная супруга его, Аделина Урусова, историк и преподаватель литературы, прямой потомок Урус-хана, как и Бахрушины, отыскивают останки своей родни, замурованные в фамильном склепе где-то на территории современной больницы им. Остроумова. Верней, не «на», а под территорией, в месте, где ранее, до снесения их большевиками стояли возведенные этой самой родней, братьями Бахрушиными, Скорбященский храм и каретный сарай.
Таким образом, предлагаемая Лёвой плата за услугу превращалась из взятки в вознаграждение за надлежащее исполнение лицом, облеченным властью, гражданского и человеческого долга. На крайний случай в кармане у Лёвы покоилось служебное удостоверение красно-бурого сафьяна на имя сотрудницы музея Бахрушина Елены Суходрищевой. Насчет того, как и в какой момент в придачу к посулам пришлось бы ненароком махнуть книжицей перед носом ответлица, Лёвка пока и сам был не в курсе, он решил придержать этот последний аргумент на случай полной и драматической безысходности.
В каком-то смысле ему повезло — главврач оказался един в двух лицах, занимая обе должности сразу, собственную и директорскую.
«Так, один уже, по крайней мере, в минусе», — удовлетворенно подумал Лёва, заходя в начальственный кабинет.
— Что у вас? — не поднимая глаз от бумаг, озадачил его дядя лет примерно Лёвиных и комплекции чуть шире средней. Был он в неслучайного пошива костюме, выглядывающем из-под белого халата, при модном галстуке и правильных часах. Сообразив, с кем предстоит бодаться, Лёва тут же изменил план.