Мужчина без чести
Шрифт:
— Я не могу позаботиться о себе, — все больше распаляясь, с яростью бормочет он, сжав зубы и вспомнив испорченные простыни. Глаза опять на мокром месте, и это обстоятельство так же ненавистно, как упоминание Черного Пиджака или аромат алкоголя, — о тебе не могу… что уж говорить о ребенке…
Белла отстраняется. Мотает головой, заставляя его поднять глаза и посмотреть на себя. Обе ладошки держит на его щеках, не давая снова спрятаться.
— Никогда такого не говори, — ударение на каждом слове. К каждому слову призывает все внимание.
— Это верное решение, —
— Нет, — в ужасе шепчет Белла. Ее глаза распахиваются, голос садится. На щеках, прямо под гром очередных аплодисментов, — Розали пожелала слышать как можно больше веселого детского смеха рядом — появляются слезы.
Каллен пожимает плечами. Неожиданно накатывает странное, даже преступное спокойствие. Мир из цветного словно бы становится черно-белым. И эмоции гаснут. Любые. И сострадание к чужому горю. Выдуманному, разумеется. Все вокруг как будто выдуманное.
— Ты не хочешь детей? — треснувшим голосом спрашивает девушка. Левую ладонь почему-то снова держит на животе. Словно бы прямо сейчас теряет ребенка, о котором так плачет. И которого так хочет.
Но в ответе Эдвард не сомневается. Впервые за последние дни в чем-то настолько не сомневается. Не трогает ничего. Ничего не пугает.
А потому голос звучит ровно и предельно ясно, даже без слез и дрожи:
— Нет.
*
Согнувшись в три погибели Белла не видит ничего, кроме унитаза. Раз за разом, беспрестанно, склоняясь к нему, перестает замечать все, что происходит вокруг. В белой ледяной уборной пахнет чистящими средствами и розовым маслом — от этого запаха, кажется, тошнит ничуть не меньше, чем от соуса песто.
Неприятные звуки, отталкиваясь от стен с безмолвной плиткой, возвращаются обратно и вынуждают позывы повторяться снова и снова. Даже чаще.
Обняв холодный камень, несколько секунд передышки девушка тратит на попытку восстановить дыхание. Особого результата не приносит, но хоть отвлекает. Ненадолго.
В голове все стучат слова, услышав которые прежде, она бы лишь рассмеялась. Что бы Эдвард сказал „Я не хочу иметь детей“? Что бы отказался быть родителем?.. Такого бреда не могло прийти и в горячке. Это не ее муж. Не тот мужчина, кольцо от которого она приняла с радостным воплем. Это кто-то чужой. Кто-то, кто вернулся домой на четыре часа позже обычного, весь в крови и отказался объяснять причину… кто-то, кто больше не желает (или не может?) быть прежним.
В какой-то момент к рвоте примешиваются слезы. Задыхаясь, но не переставая плакать, Белла морщится от очередного спазма, не в силах пошевелиться. Не та эта тошнота, которую можно так легко прекратить…
„— Надо будет купить такую же, — оценивающим взглядом изучив колыбельку в детском магазине, замечает Эдвард. Роуз согласно кивает, подмигивая Белле. Говорила, что этот мужчина оправдает все ожидания сестры на тему
„— Мальчик или девочка, мистер Каллен? — в шутку спрашивает его Эммет, толкая кулаком в плечо и наливая очередной стакан с бренди.
Эдвард оборачивается к жене, сжимая ее руку и поглаживая филатху, прежде чем, не задумываясь, ответить:
— Кто угодно. И не один“.
„— С яйцеклетками особых проблем нет, миссис Каллен. Здесь скорее дело в семенной жидкости…
— Это моя вина, — сокрушенно качает головой Белла. Эдвард хмурится.
— Причем здесь ты? Дело в сперме, он же сказал.
— Это глупости, — ответает девушка, не желая даже признавать тот факт, что бесплодием может оказаться болен Каллен, — я не могу зачать ребенка…“
Наверное, это тот самый момент, когда хочется потерять память. Вплоть до тех ужасающих слов, от которых до сих пор трудно сделать нормальный вдох, от которых болит в груди. Амнезия. Выборочная. По заказу…
— Белла, — голос… опять голос… кажется? Кажется, или забыла закрыть дверь?
Несдержанно застонав, девушка крепче прижимается к унитазу. Никуда она с ним не пойдет.
— Что происходит? — Эдвард отказывается уходить. Краем глаза она видит, что стоит на пороге ванной. И смотрит. Смотрит, черт подери, как ни в чем не бывало!
Безразмерная обида, безразмерное разочарование проходит по телу электрическим разрядом. Едва ли волосы дыбом не становятся от злости и беспомощности. От приговора, что вынес полчаса назад своим «нет»…
Но отвечает, однако с ниоткуда взявшимся безразличием. Пугающим.
— Ничего, — пауза на вдох и попытку подавить новую волну желчи, — не свежая… не свежая курица.
— Курица? — в его голосе что-то изменилось. Что-то важное, что-то основополагающее. Он будто бы сдерживается.
Насилу кивнув, девушка опускает голову, стараясь дышать ровно, глубоко и нечасто. В журнале „Ваше здоровье“ было написано, что это помогает.
— А это — ее последствия? — продолжает мужчина. Судя по звукам, делает несколько шагов вперед. Уже у двери. Уже сзади. Чуть слева — чтобы видеть лицо.
Белла стискивает зубы. Еще раз кивает.
„Да уходи же ты отсюда!..“
— Включая тест?
При знакомом слове миссис Каллен вздрагивает. Мурашки табуном проносятся по спине, а тошнота, словно только бы и ждала этого, возвращается. Раз, затем другой.
Эдвард терпеливо ждет сзади, пока она будет в состоянии обернуться. Сглотнув слезы, вцепившись в светлую пластиковую крышку, но обернуться.
Он стоит прямо под лампой, отчего лицо немного затемнено. Оно почти сходно по цвету с кругами под глазами. Только в глазах больше жизни, чем когда-либо за эти дни. Только глаза горят. А ведь полчаса назад в них было лишь пепелище…
Он стоит и смотрит в глаза, не давая ей отвести взгляд и не отводя его сам. Губы сжаты в тонкую полоску, желваки подергиваются. А в руках — тесты. Все пять.
Знает.
— Где ты их нашел?..
— В тумбочке. Ты ведь это хотела мне показать?
„Лучше бы не хотела. Лучше бы не смела даже думать…“