Мужчина для сезона метелей
Шрифт:
— Итак, я тебе рассказала, теперь ты, — заявила Тамара Игнатьевна.
— У меня… все не такое мистическое, — сказала Гутя. — У меня просто. Но придется начать…
— Лучше с самого начала, — перебила ее Тамара Игнатьевна.
— Гм, тогда с лета!
Тамара Игнатьевна всплеснула руками.
— С лета! Ну, ты хороша, актриса! Я ничего не заметила. Никаких перемен.
— Я тоже, — кивнула Гутя. — Потому что с лета… почти до сих пор… ничего не было.
— Я слушаю. — Тамара
— Помнишь, в августе я отогнала машину в ремонт? — спросила Гутя.
— Помню.
— Иду я по улице, тащу свой клетчатый баул, всю меня перекосило, жара. До троллейбусной остановки еще полквартала. Подплывает машина, слышу: садитесь, девушка, подвезу.
— Ты… села? — Тамара Игнатьевна поежилась.
— Я уже почти падала. Знаешь, вместо кроссовок влезла в чертовы сабо, — она поморщилась, — они как деревянные, одно слово, что кожа, — фыркнула Гутя. — Села.
— Я говорила тебе, поезжай за машиной налегке, вернись и загрузи сумку. Я хорошо помню.
— Тогда я не успела бы к трем — к раздаче денег. А это значит, каталась бы в деревню целую неделю!
— Ладно, ты жива, здорова. Что дальше? Что за мужчина, что за машина?
Гутя пожала плечами.
— Жеребец, — бросила она.
— Ох… в возрасте?
— Да нет, я бы сказала, молоденький.
— Ты села в машину к мальчишке! Ты сошла с ума. Наверняка сыночек какого-нибудь распальцованного.
— Тамара Игнатьевна, — Гутя прислонилась к стене, — откуда у вас такие познания современной жизни? А-а… ну да, из бесконечных сериалов.
— Тебе смешно, — проворчала Тамара Игнатьевна. — Но подростки опасней взрослых мужчин. А ты выглядишь как девочка.
— Ба-бу-шка! Я же про машину! Жеребец — не он, а она!
Тамара Игнатьевна молча хлопала глазами.
— То есть?
— Это был «мицубиси-лансер». А «лансер» в переводе с английского на русский — улан. Из истории, наверное, помнишь, что все уланы — всадники. Значит, под ними кто — жеребцы! Теперь поняла почему?
— А… он? Улан? — осторожно, словно опасаясь провалиться на тонком льду, подбиралась к твердой почве берега Тамара Игнатьева.
— К сорока, я думаю.
— Фу, — Тамара Игнатьевна откинулась на спинку стула. Ее все еще стройное тело обтекла пелерина, которую она надевала дома поверх брюк из мягкого светлосерого флиса. — Дошло наконец. Так что же?
— Он довез меня до «Сельмаша» и уехал.
— Дальше? — настаивала она.
— Ничего.
— Как? Это все? А я-то приготовилась…
— Он сказал, как его зовут. — Гутя пожала плечами. — Дал визитную карточку.
— А ты?
— Я? Только имя. Августа.
— Не предложила ему купить
— Он из тех, у кого нет бед. По нему видно, — усмехнулась Гутя.
— Так не бывает, после тридцати набегает много чего у каждого. Ты ему звонила? — спросила она.
— Нет, — сказала Гутя. — Незачем было.
— А он?
— Он? Говорит, искал меня.
— Значит, ты снова его видела, если он… говорит? — Тамара Игнатьевна слегка отодвинулась, чтобы не пропустить ничего, что появится на лице внучки. Слова могут обмануть, а лицо — никогда. Если, конечно, уметь читать. Тамара Игнатьевна умела.
— Представь себе, на покатушках у Славика. Помнишь приятеля Сергея? Он был у нас сто раз.
— Помню. Рыжеватый такой, да? Что же произошло на покатушках?
— Да ничего. Прокатились. По сути — ничего. Но по ощущению… В общем, как после твоего кваса! — Она засмеялась.
Тамара Игнатьевна тоже.
— Далеко заехали? В пробку не попали? — В интонации Тамары Игнатьевны она уловила намек.
Но тут же увидела дорогу, задок грузовика с рекламой. И руку… с перстнем. Эйфории как не бывало.
Она подняла глаза на бабушку, растерянные, слегка виноватые. Тамара Игнатьевна открыла рот, чтобы что-то сказать, спросить, но раздался телефонный звонок.
— Это мне. Я жду звонка. Извини. — Тамара Игнатьевна вспорхнула со стула и исчезла за дверью. — Мои агенты, — донеслось до Гути из прихожей.
Гутя налила себе компота из красных яблочек-китаек и, чувствуя, что совершенно захмелела от еды, подумала: неужели в том, что рассказала бабушка, есть хотя бы доля правды? Неужели словами, даже произнесенными по-особому, можно кому-то испортить жизнь?
А… на самом деле — их жизнь испорчена? Бабушки, матери, ее самой?
Сытому телу стало неуютно на стуле, ему хотелось мягкости. Гутя встала и вышла из-за стола. В гостиной со стоном опустилась в кресло. Рука нащупала пульт на журнальном столике, привычно подняла его, прицелилась в экран, щелкнула. Он засветился, человеческие фигурки, беззвучно открывая рот, метались по экрану. Гутя не включала звук, словно опасалась силы чужих слов.
10
Так кто они, женщины Борзовы, везучие или не очень?
Как посмотреть. Навскидку — все живы и здоровы. Уже кое-что. Личная жизнь — на самом деле она не в том порядке, какой принято считать образцовым. Но похоже, фыркнула Гутя, этот непорядок сегодня — почти всеобщий порядок. Каждая вторая женщина — без мужа. Они что, все кем-то прокляты?
Ерунда. Может быть, женщины стали слишком требовательны. А может сами не знают, чего хотят, или хотят того, чего не заслужили?