Мужчина для сезона метелей
Шрифт:
14
— Я долго не признавалась самой себе, что совершила такое.
Гутя открыла рот, приготовившись сказать что-то легкое, но Тамара Игнатьевна подняла руку, призывая молчать. Гутя подчинилась.
— То, что началось в моей жизни после и что происходит до сих пор, причем в вашей с Полиной жизни тоже, указывает: я совершила зло. Я расплачиваюсь за него.
— Ты… ты?.. — Гутины серые глаза стали круглыми. — Что ты совершила?
Тамара Игнатьевна
— Хочешь горячего чаю? — спросила Гутя, стараясь сбить градус напряжения.
— Да, налей. — Она махнула рукой на желтый в белый горох чайник возле Гути.
Пока наполнялась оранжевая чашка, обе молчали. Гутя подала ей чай, Тамара Игнатьевна отпила и продолжила:
— Один человек… Мужчина, попросил меня. Я хотела, чтобы он был мне обязан…
— Ты была в него влюблена? — перебила ее Гутя. — Ты хотела его заполучить?
— Когда я исполнила то, что он просил, мне он стал отвратителен. — Тамара Игнатьевна подтвердила свои слова такой гримасой, что Гутя поежилась.
— А… что, что он такого… захотел?
— Мы работали в университете, на одной кафедре. Он попросил меня не слишком-то о многом на первый взгляд. — Она усмехнулась. — Не приходить на защиту моей собственной дипломницы, у которой он был оппонентом.
— И все? — ахнула Гутя. — Только-то? Ты согласилась?
— Да.
— Ну и что? Что он с ней сделал? — спросила Гутя смешливым тоном. Ей не нравилось чувство, которое подталкивало ее говорить вот так. Но она хотела отделаться от ощущения, что перед ней сидит чужая женщина. Незнакомая.
— Ничего такого, за что меня можно судить слишком строго, если взглянуть со стороны. — Она вздохнула. — Я не пришла на ее защиту. Позвонила на кафедру и сказалась больной. Я не обманывала — на ровном месте у меня подскочила температура. Так бывает.
— Так что он с ней сделал? — допытывалась Гутя.
— Обвинил в том, что она списала диплом.
— Ее завалили? — тихо спросила Гутя.
— Нет, ей поставили тройку. Но девочка потеряла главное — рекомендацию в аспирантуру, которую я обещала… На кафедре русской литературы было только одно место.
— Понятно. Оно досталось его дипломнику, да?
— Ловишь на лету, все так и произошло, — вздохнула Тамара Игнатьевна. — Не знаю, что на меня накатило. Этот мужчина был женат, я тоже замужем. Но мне чего-то не хватало.
— Ты никогда про это не говорила, — задумчиво сказала Гутя.
— Мне позвонили в тот же вечер, — продолжала Тамара Игнатьевна. — Я сняла трубку и не сразу узнала ее голос. — Она поморщилась. — Но я помню его по сей день. Как и все слова. Их немного. — Она усмехнулась, поежилась.
— Ч-что она сказала? — Гутя подалась через стол. Она видела, как подрагивает
— Будьте прокляты вы… ваши дети и внуки. — Она запила свои слова тремя глотками чая. — Я знала — в тот день из-за меня жизнь девочки переменилась навсегда.
— Тебе… тебе захотелось отыграть все обратно? — предположила Гутя. — Или рвать на себе волосы?
— Нет, — сказала Тамара Игнатьевна. — Сама не знаю почему, но я, словно защищаясь от исполнения угрозы или защищая вас — детей и внуков, — крикнула ей: «И тебе того же».
Гутя повела плечами.
— Ох. Ты ничего не знаешь о ней?
— Нет, только одно — она уехала по распределению куда-то в Сибирь.
— А вы с дедушкой и мамой — сюда, — сказала Гутя.
— Знаешь, чем больше проходит времени, тем я больше убеждаюсь, что проклятие работает. Оно в силе до сих пор. Неизвестно, когда ему придет конец. Или как положить ему конец.
— Думаешь, смерть твоего мужа, мамин неудачный брак, гибель Сергея — оттуда?
— Хотела бы не верить, но… — Она пожала плечами. — Приходится говорить, что мужчины не держатся в нашем роду, хотя и прежде они уходили рано.
— Неужели ты веришь в эти россказни? — прошептала Гутя.
— Хотела бы не верить, но как?
— Если есть яд, — проговорила Гутя, — то должно существовать противоядие. Нас этому учили в мединституте.
— Ты говоришь о вещах материальных, а то, о чем я — из области мистической.
— Ты, конечно, узнавала, да? Что со всем этим делать?
— Да, почему я и рассказала тебе… сейчас.
— Сейчас? — переспросила Гутя.
— Да. Потому что ты увидела человека, который тебе… интересен. Назовем это так.
— Ты опасаешься, что… мне снова не повезет?
— Нет. Чтобы ты попыталась обойти… перехитрить… в общем, не знаю кого… Судьбу, что ли. Может быть, набраться терпения… Вести себя осторожно…
— Какие полезные советы, — насмешливо заметила Гутя. — Это тебе какая-нибудь московская гадалка рассказала?
— Нет. — Тамара Игнатьевна катала по бледно-зеленой виниловой скатерти хлебный шарик. — Но есть кое-что, правда, это выполнимо примерно так же, как воскрешение из мертвых. — Она усмехнулась.
— Что? Скажи. — Гутя подалась еще ближе и накрыла рукой бабушкину руку, как Петрушину, когда он катал хлебный шарик по столу.
— Все прекратится, — рука Тамары Игнатьевны замерла, но Гутя чувствовала биение пульса на запястье, — если двое из взаимно проклятых родов поженятся.
— Ого! — Гутя засмеялась. — Ну… тогда это навсегда. — Она убрала руку и отодвинулась от стола.
Тамара Игнатьевна пожала плечами.
— Все, что я знаю.