Мужчина и методы его дрессировки
Шрифт:
Пока моя бедная Лиза ищет пруд, могу перечислить несколько классических женских ошибок в ситуации семейного землетрясения. Загибай пальцы.
1. Эксперименты с внешностью. То месяцами не вытряхнешь из халата, ноги небритые, волосы посеченные, нижнее белье от москвошвея. Гром грянул, зеркало треснуло, и с низкого старта на эстафету по полной программе: куафер, визажист, косметолог, ветпевой рынок. Возвращаешься — а в квартире чужая тетка, незнакомая и неинтересная.
Лично я ближе всего был к разводу, когда жена сменила родной хвостик на стильную стрижку и выщипала брови. Это не омолодило (никуда ты возраст по утрам не спрячешь, хоть в холодильнике ночуй), а испортило. Другой овал, другое выражение лица, все, что еще трогало сердце, милые, знакомые черточки, приметы — стерлись, пропали: ты что, мать, совсем спятила?
В результате вместо запланированного
Жило-было себе спокойное племя, пасло скот, сеяло озимые, дети — в люльках, дым над трубой, соловьи — в кустах, падают яблоки, встает солнышко, пахнет сдобой и гречишным медом. Вдруг трехпалый свист — и избы заколочены, хлеба горят, пули свищут. Хруст, хрип, храп — утром очухались, глаза протерли, глянули окрест: е-мое — неподвижный коршун над черной землей и ни страны, ни века. Точно и не было. Как, почему? Никто не в курсе. А гений прикинется чайником и кипит себе на плите. Выключи его, пожалуйста.
Волосы у жены через полгода отрасли, и я к ней вернулся. Фокус в том, что меняться-то надо, но без резких движений. Очень порционно, пядь за пядью, прядь за прядью. Чтоб не испугался, не насторожился — чего это она? Корректным карандашиком, беличьей кистью, шепотом, штрихом, обертоном. И начинать надо после медового месяца, а не перед визитом к адвокату.
2. Сексуальные буря и натиск. У каждой стабильной пары потихоньку складывается свой стиль, своя постельная пластика, свой алгоритм. Почти исчезает импровизация, но ее отсутствие вполне заменяют синхрон и каллиграфичность совместного почерка. Неизбежную монотонность ничем не исправить, а уж внезапным сексуальным остервенением и подавно. Откуда этот пыл, этот внезапный аппетит? Где они были, когда я просил, требовал, грозил, занозил ладони о твое одеревеневшее тело?
Теперь у меня все в порядке. Я хочу тебя ровно столько, сколько ты мне обычно позволяла. Раньше мне этого было мало, теперь вполне достаточно. Что же ты расстраиваешься? Странный вы народ, женщины: упорно добиваетесь чего-то, а добившись, тут же требуете обратного. Зачем ты изображаешь из себя чиччолину, когда тело шелестит обидой, а веки вон как стиснуты, словно в тебя вставляют расширители? Меня-же не обманешь ни искусственными стонами, ни сумасшедшим аллюром.
3 Сеансы ностальгии. С пыльных антресолей, из архивных дебрей добываются пожухлые письма, пигментированные снимки и предлагается турне по святым местам: ты помнишь, Алеша, вот здесь, видишь, v тебя джинсы изолентой заклеены. Это мы с тобой в Сочи, на гору полезли, заблудились, продирались через ежевику. — Что, дорогая? Конечно, помню… еще мело, мело во все концы, во все, понимаешь ли, пределы. Я ничего не перепутал. Был июнь. Мела метель. Тополиная, разумеется. И как в юности вдруг вы уроните пух (ну и рифма — «вдруг — пух»!) на ресницы и плечи подруг, которых у тебя, как в Иванове ткачих. Пух повсюду, в волосах, во рту, в носу, все чихают, слезятся, чешутся. Вредное дерево, хуже анчара. Там все по-честному: ты его не трогаешь — оно тебя. Еще из плодов помаду на экспорт делают. Ты, случайно, не ею пользуешься? Больно цвет какой-то ядовитый.
В итоге сентиментальная прогулка в летних сумерках былого завершается кружением снимков и рыданьями в ванной. Никто ни над кем не издевается. Ты ж не разбиваешь плеер за то, что он не фотографирует, а фотоаппарат за то, что не поет ничьих песен, даже Аллы Пугачевой. Хотя и там и там пленка. Но разная. Наша память устроена иначе, чем ваша. Она предметна и точечна. От целой эпохи после фильтрации может сохраниться лишь бретелька, соскользнувшая с плеча.
4. Жертвенная покорность. Но это ментальные дефекты, их не исправить. Какая иноземка будет выть на стене, вязнуть в болоте, виснуть на острожном частоколе с отмороженными щеками, пока хозяин тешится с половчанками, гоняет по крови азартный хмель, столбит себе место в истории — в общем, реализуется как личность. Надо ему похмелиться — шляпку надела, нарумянила отмороженные щеки, раскрыла пестрый зонтик — и на панель. Поправился; душа вскипела, захотел размяться — дом продала, купила коня, благословила на подвиг, сама детей под мышку — и на паперть. Через век другой возвратился — оборванный, в струпьях, с Интерполом на хвосте. Отскребла, защитила, убаюкала, одеяло подоткнула — и на погост.
Сначала это трогает, потом — бесит. Варианты реакции: чем расплачиваться? унесите, пожалуйста, я ничего такого не заказывал, — и «если она свою жизнь ни в грош не ценит, значит, так оно и есть».
5. Бесконечные слезы. С утра еще не открыла глаз — уже сочатся. — Тебе приснился дурной сон? — Нет, наоборот. — Чего ж ты плачешь? — Потому что проснулась. — Вот и вся логика. Напряжение, как на минном поле: страшно сморгнуть, чихнуть, потерять равновесие. Но какие нервы в состоянии выдержать этот сезон дождей? Если я такой неиссякаемый источник отрицательных эмоций — давай расстанемся! Впору мастерить для спасения ковчег. Ну все, бедные соседи снизу: плакал их евроремонт!
А нет бы вместо всех этих мелодраматических глупостей встать спозаранку, зарядочка, холодный душ, легкий макияж, скворчит яичница, заваривается чай разбудить мужа и подружиться с ним. Стать его сообщницей и наперсницей. Ему ж, бедному, поделиться не с кем:
« — Я этим летом в Крыму познакомился с необыкновенной женщиной…
· Да-да, конечно… Вы правы — осетринка-то нынче была с душком.»
Любовницы-то о женах болтают легко и охотно. Там не надо быть начеку, там позволяют ослабить узел галстука, а где свободней дышится — туда и тянет. Стань сообщницей мужа. Ты же все равно уже знаешь. Оценит и отблагодарит. Даже познакомит. Не отказывайся от такой чести. Прими, угости. Проводи до порога. Обоих. Счастья можно не желать, это лишнее. Когда вернется похвали выбор, сделай — пару сдержанных комплиментов внешности, манерам, чему получится. Вот тут можно промельком, редуцированной гласной и ввернуть какую-нибудь деталь. Она должна быть точной и убийственной, типа «эффектная барышня. Ее не портят даже волосатые ноги. Ну и что ж, что волосатые, зато форма идеальная». Секрет, как верно заметил Бабель, заключается в повороте, едва ощутимом. Рычаг должен лежать в руке и обогреваться. Повернуть его надо один раз, а не два. Этот ювелирный поворот изменит направление точнее сцен, скандалов, сексуальных атак, слез, смен имиджа. Муж и не поймет, чем прокололи воздушный шарик. А он пфуй! — и сдулся.
КОРОЛЕВСТВО КРИВЫХ ЗЕРКАЛ
В сумочке пульверизатор с серной кислотой, в кулаке клок трофейных волос, на лице — этюд в багровых тонах из румян, потеков туши, помады и царапины от уха до подбородка. Ну и видок! Откуда ты, прекрасное дитя? Никак с баррикады? Ах нет, ты выясняла отношения с соперницей. Разобралась, нокаутировала, отвоевала восьмидесяти килограммовый призовой кубок и теперь тащишь его домой на второй раунд.
Там-то врежешь ему от души, выложишь всю правду о нем, а главное — о ней. И где, на какой помойке откопал он эдакое сокровище? Пробы ставить некуда, нормальный мужик не высморкается на нее, не то что… Восемнадцать — и девственница? Знаем мы этих девственниц из молодых, да ранних. Сверстники — невыгодная партия, позарилась на все готовенькое, вот и прикинулась полевой ромашкой. Тридцать и в разводе? Во-во, умный бросил, а дурак подобрал. Сама ушла? Еще хуже. Свое гнездо разорила, а чужого и вовсе не жаль. Кукушка ощипанная, кошка приблудная! А ты, лопух доверчивый, на что польстился?
А лопух доверчивый сидит себе напротив явно невменяемый и кивает китайским болванчиком. В знак ли согласия, в такт ли своим бессовестным грезам — поди разбери! И влетает в его ухо, ближнее к тебе, ведьма на помеле, а вылетает Леда на лебеде. Брек, милая, брек!
Поле любви не боксерский ринт. Скорее шахматная доска. Здесь не превратить силовьим приемом королеву в пешку. А признайся, хотя раскладываешь ее по полочкам и разбираешь по косточкам, а загадка она для тебя. Сфинкс. Чем-то же привюрожила. Он — ладно, его-то знаешь, как свои пять пальцев (см. гл. «Магическая цифра… «). Да и не так больно закрепить ним роль пассивной жертвы. Нет, нет, не он (иначе вовсе нестерпимо), а его подкараулили, завлекли, скрутили связали и вот-вот сожрут. Кто? Она. И клубится в воспаленном мозгу гремучая смесь содомской блудницы, панночки и миледи, по которым плачет осиновый кол.