Мужчина из темных фантазий
Шрифт:
Вздох. И начинается ад. Первые же пули срезают глупую Бетти. Ее крик пронзителен и пуст, такой же, как она сама.
Дуло Скорпиона разворачивается в сторону троицы демонов, но жилистый понимает — сделать двойную Брешь ему помешали и теперь любое повреждение монстров приведет к их банальной депортации.
Я слышу бессильную человеческую ругань, когда пистолет разворачивается на меня. И понимаю, что никакими палками и камнями не смогу остановить пулю.
— Бабочка! Моя Бабочка! — кричит Шай-Гирим и бросается наперерез оружейному огню. Закрывает
Это очень красиво. Бьются по воздуху полы фиолетового с серебром кафтана. Сверкают, превращаясь из серых омутов в красные угли демонические глаза. Взрывается, радужно переливаясь, ореол вырывающейся из него магии. Я любуюсь, потому что больше ничего не могу сделать.
Тело непослушно, почему-то ни вздохнуть, ни двинуться. Только остро больно в груди, где бьется мое мятежное сердце. Меня подхватывают сильные руки. Шай. К тебе хочется прижаться, ты такой теплый.
— Бабочка. Эмили. Не уходи. Пожалуйста, не уходи. Дай мне хотя бы минуту.
Кажется, он куда-то меня несет. Его тело вздрагивает от многочисленных злых тычков по-прежнему летящих пуль.
Но он не думает о себе, не защищается. Всю свою энергию сиятельный вливает в меня. Я чувствую мощную атаку магии, открыты шлюзы, впервые демон не отмеряет по кусочкам, влепляет все что может в мое подрагивающее тело.
Это больно и правильно одновременно, но, наверное, не имеет смысла. Потому что вместо слов из моего рта течет струйка крови и в глазах темнеет.
Я протягиваю дрожащую руку и касаюсь его рта, как когда-то меня коснулся Аль-Парам в учебном классе, сто миллионов вечностей назад. И улыбаюсь, потому что давно хотела это сделать.
Прощай.
— Эмили… НЕТ! НЕТ! НЕ-Е-ЕТ!
Его тело не выдерживает многочисленных попаданий и начинает растворяться, переходя в дым. Он депортируется и будет жить в своем мире.
А я — нет.
Потому что я — умираю. Мы уходим одновременно, как в сказке.
Глава 18. А давайте ее напоим?
Сначала был свет. Довольно тусклый и размытый, где-то высоко, но расстояние я оценить не могла. Мыслей не было, эмоций тоже никаких.
Поэтому первые слова чьего-то неспешного разговора я просто слушала, не вдаваясь в осмысление.
— И долго она так может?
— А чего тебе? Лежит себе и лежит. Комнату украшает.
— Я по ней, может, скучаю…
Удивляла писклявость собеседников. Голоса были определенно детские и чем-то знакомые. Особенно мягкое, повторяющееся «может». Не помню, где я его слышала и при каких обстоятельствах, но первой эмоцией было чувство симпатии и даже нежности.
— Может еще раз напоим Эмили?
— Тортил, ты ей по три бутылки в день вливаешь. Утопить решил? Или раздуть как лягушку?
— Лягушки не от воды, а от воздуха надуваются. А от питья всем только польза, особенно когда есть не получается.
— Пить у нее тоже не особо выходит, вон вся постель мокрая. Ты что, слепой, да она даже не шевелится, глотать не может и
Похоже, последней говорила девочка. Раздраженно, но без настоящей злости, скорее устало.
Я повела рукой и обнаружила, что лежу на насквозь мокром матрасе, под рукой плещется лужа. Они что, серьезно меня заливают на всякий случай? Я сделала вдох и хотела окликнуть разговаривающих, но тут пришла боль. Настоящая. Словно рубильник включили на электрическом стуле.
Тело скрутило и почти сразу выгнуло так, что с меня снесло тонкую укрывающую простынку. Выкручивало каждую мышцу, я тряслась и слышала, как стучат и скрипят зубы.
— Хагнесс, что с ней?!
— Да откуда я знаю?! Шею, шею ей держи, чтобы не сломала.
Из горла, наконец, вырвались звуки. Я нечленораздельно захрипела и выдала нечто похожее на вой. И тут же получила шквал воды в лицо.
— Тортил, ты в уме? Какого беса ты ее облил?
— Так она глотать теперь может! Смотри под подбородком как двигается! Всю ж неделю не пила, несчастная! Пусть плюется, все равно хоть что-то попало.
— Вот тебе сейчас точно попадет, глупый. Прячься! Она встает! Мамочки!
Я действительно вставала. Непереносимый мучительный пик конвульсий прошел также внезапно, как начался, лишь дергающе-ноющие ощущения остались следом в каждой клеточке тела.
Но это я переживу, а вот если продолжу лежать, захлебнусь нафиг.
Трясущимися руками я оперлась на кровать, пытаясь свесить ноги и повернуть голову. Попыталась сфокусироваться на больных разумом любителях водных процедур. Что они творят?
— Эмили, — заголосил тот, кто разговаривал тоном ниже. — Я не буду прятаться! Чего мне прятаться? Это же я, Тортил. Тортил-Бочонок, помнишь меня?
Бочонок. Какой еще бочонок? Я моргнула слипшимися ресницами и, наконец, увидела метрах в трех от кровати, где я оказалась, невысокого мальчишку в клетчатой кепке. Удивительно, но он действительно сидел в крепко сделанном на вид деревянном сооружении. Только руки-ноги торчали из аккуратных отверстий.
— Не помню… Кто ты? И кто я?
— Пришла все-таки в себя, ух, гора с плеч. Разговариваешь, а не дерешься, вот радость! Этот дуралей Тортил — мой лучший друг, ну и твой немножко, ладно, всяко в жизни бывает. А про тебя — большой вопрос, — пухленькая девочка вошла в поле моего зрения и подбоченилась.
Она держала розовое зеркало на пластиковой ручке, странный предмет, который ожидаешь увидеть только в кукольных будуарах. Эту красотищу мне ловко подсунули к самому носу.
— Сама посмотри.
— Ого, — ошалело выдавила я. Не зная, как воспринимать увиденное.
Блестящая поверхность показывала мокрое худое создание с горящими плошками синих круглых глаз и небольшими острыми рогами, торчащими из золотистых волос, спутанных в колтуны.
— Твою мать! Я демон?
В голове понемногу прояснялось, но точного понимания что происходит все еще не было. Кажется, я недавно умирала… И вроде бы была человеком.