Мужчина в окне напротив
Шрифт:
– А какое это у меня положение? – недоумевала Ира.
– Какое-какое… Интересное.
– В каком смысле? Мам, ты что такое говоришь?
– Ну в смысле – незамужнее, – поправилась Саша. – Ты ведь у меня невеста, девушка на выданье.
– Что-то оно очень затянулось у меня, это положение, – снова вздохнула Ирина.
– Да я вижу… – Александра тоже вздохнула, почти в унисон с дочкой и снова присела на кровать. – Но ничего! – тряхнула она головой. – Все будет хорошо! С этой минуты я беру дело в свои руки!
Внешне мать и дочь были очень похожи – обе среднего роста, плотненькие, сероглазые, с приятной улыбкой и темно-русыми волосами (правда, Александра уже давно красилась, пряча седину). Но характерами они обладали совершенно разными, и это было заметно с самого детства.
Маленькая
Воспитатели в яслях и детском саду, а позже учителя в школе только руками разводили и советовали направить ее энергию в какое-нибудь мирное русло, хотя бы в спорт, что ли… Шурку записывали в спортивные секции, она занималась и легкой атлетикой, и фехтованием, и лыжами, и художественной гимнастикой – но всем очень недолго, максимум по нескольку месяцев. Каждый раз повторялась одна и та же история: сначала девочка увлекалась, с удовольствием ходила на занятия, возвращалась домой счастливая, полная впечатлений, взахлеб рассказывала о занятиях, тренере, новых друзьях, чем вселяла в сердца родителей надежду – ну, слава богу, наконец-то! Может, хоть на этот раз удалось пристроить Шурку к делу! Но проходило несколько недель, Саша начинала скучать, после тренировок в ней уже не наблюдалось прежней восторженности. Потом она принималась выдумывать разные предлоги, чтобы пропустить одно занятие, за ним другое… И в конце концов бросала очередную секцию точно так же, как и предыдущие. Похожая картина была не только со спортом, со всем: танцами, музыкой, рисованием, кружком «Умелые руки». Вроде бы Шуре и нравилось рукоделие, она с удовольствием посещала уроки домоводства, где девочек учили шить и готовить, но она никогда не доводила ничего до конца. Выпрашивала у мамы очередной отрез ситца, клялась-божилась, что в этот раз уже точно сошьет юбку или сарафан, выдумывала интересный фасон, раскраивала, иногда даже сметывала – и охладевала к своей затее. Незаконченные вышивки, недовязанные шарфы и шапки, недошитая одежда валялись по всему дому – до тех пор, пока Валентина Семеновна не находила время доделать работу за дочь.
Отцу, Петру Васильевичу, эта черта в дочери очень не нравилась. Он ругал Шурку «охламонкой» и «раздолбайкой», утверждал, что если она не научится быть серьезной и делать все, как следует, то «из нее так никогда и не выйдет ничего путного». Саша обижалась, плакала. Вообще-то, она всегда была человеком веселым, не склонным к переживаниям, и большинство проблем, возникавших в ее недолгой пока жизни, воспринимала легко. Но в отношениях с отцом все было по-другому. Они вообще трудно складывались, эти отношения. Своего замечательного папу Шурка очень любила, постоянно жаждала его внимания и одобрения – но у нее никак не получалось заслужить отцовскую похвалу, хоть ты тресни! Бывало, придет она из школы с твердым намерением уж сегодня-то выучить все уроки как следует и получить пятерку, сядет за стол, разложит учебники, раскроет тетрадь, даже прочитает задачу. Но на улице-то – весна! Солнце светит, птицы поют, почки на деревьях уже лопнули, ветви покрылись нежно-зеленым пухом. Разве можно усидеть дома в такую погоду? Как Шура ни старается вникнуть в смысл задачи о грибниках или токарях, в голове у нее не скучные грибы в лукошках и не выточенные на станках детали, а подруги, которые все уже, конечно, вышли во двор и гуляют, болтают, смеются, прыгают через скакалку и играют в «классики», гоняя по расчерченному мелом асфальту жестяную коробочку из-под ваксы, а она, несчастная, корпит тут над учебниками!.. И едва под окном раздавался крик: «Шурка, выходи гулять!» – девочка не выдерживала, забрасывала ненавистную математику и мчалась во двор. А на другой день, конечно, снова приносила из школы двойки и тройки и снова краснела, как свекла, и плакала, услышав от отца: «Эх, Шурка-Шурка, безалаберная ты девка! Не выйдет из тебя ничего путного!»
Как хотелось Саше, чтобы папа заинтересовался ею самой – а не только ее отметками или невыполненными обещаниями убраться в квартире! Но этот счастливый миг все не наступал. Да и мама вечно вторила отцу, постоянно читала нотации… И в подростковом возрасте Шура, как это нередко случается, стала специально выворачивать ситуацию наизнанку, демонстративно делать все наперекор родителям: училась спустя рукава, еле-еле удерживаясь на тройках, пропадала до глубокой ночи во дворе, не помогала по дому, а когда ей делали замечания, дерзила в ответ. Если бы у ее родителей была возможность посоветоваться с психологом, тот наверняка бы объяснил, что таким образом девочка подсознательно пытается привлечь к себе внимание вечно занятых мамы и папы. Но в середине шестидесятых – времени, на которое пришелся переходный возраст Саши, психологов в нашей стране еще практически не было. А у родителей, как ни грустно это признавать, действительно не хватало времени на детей. Так было и в семье Бобровых. Петр Васильевич целые дни проводил на секретном авиационном предприятии, куда устроился после войны ведущим инженером, Валентина Семеновна работала там же бухгалтером и одна тащила на себе все домашнее хозяйство. В их новой, недавно полученной квартире на Ленинском проспекте все сверкало чистотой, на столе ежедневно красовалась белоснежная скатерть, а обед подавали из трех блюд: суп, второе и компот, да еще плюс к чаю какие-нибудь пирожки, коржики, печенье или пирог – все собственного приготовления.
Не то чтобы Саша ничего не умела делать по дому, нет, конечно, она могла и обед приготовить, и постирать, и погладить – но она не любила этим заниматься. Зачем, если мама все сделает быстрее и лучше? А у непоседливой и очень общительной Шуры всегда находились занятия поинтересней. У нее было полно друзей и знакомых, ей, как самой активной, вечно давали разные важные общественные поручения, вроде организации школьного вечера или подготовки встречи с ветеранами. Кроме того, Саша много и с удовольствием читала, пробовала писать стихи, а в старших классах очень полюбила кино и театр.
Было бы неправильно утверждать, что все ее увлечения оказывались недолговечны. На самом деле у Саши имелась одна страсть, точнее, мечта, которую она пронесла через всю жизнь – мечта стать актрисой. Своим призванием Шурка считала кино. Все лето после девятого класса она провела на «Мосфильме», снималась в массовке и гордо приносила домой заработанные три рубля. Ей повезло – когда фильм вышел на экраны, в нем сохранился эпизод, где ее, стоявшую в магазинной очереди прямо за главной героиней, несколько секунд показывали почти крупным планом. Девочка была на седьмом небе от счастья, заставила всех родственников и знакомых посмотреть фильм и с той поры уже окончательно возомнила себя актрисой, не представляя никакого иного будущего. Ради достижения своей цели даже на учебу приналегла, поскольку знала, что в театральные вузы большой конкурс, значит, с тройками там и делать нечего.
Отец был категорически против ее выбора.
– Ну что ты еще придумала, Шурка? – ворчал он. – Какая из тебя артистка? Разве ж ты не знаешь, что звездами только единицы становятся? А остальные прозябают в безвестности. Думаешь, это легкий хлеб? Ты просто дурочка еще молоденькая, не понимаешь, какой ценой там надо успеха добиваться… Зачем тебе это надо? Лучше выбери какой-нибудь институт понадежнее, пойди поучись, потом работу найдешь интересную…
– Нет, нет и нет! – упиралась Саша, вставая в картинную позу. – Я уже все поняла. Мое предназначение – служить искусству!
– Ишь ты, служительница муз нашлась… – усмехался папа. – Ну вот что, Александра, слушай, что я тебе скажу. Даю тебе год, поступай куда хочешь. Провалишься – сама виновата. Но чтоб на второй год хоть лопнула, но поступила в нормальный институт, ты меня поняла?
Спорить с главой семьи у Бобровых не было принято. После школы Сашка прошла испытания во всех театральных вузах Москвы и, как и предполагал отец, всюду провалилась. Год ошивалась всё на том же «Мосфильме», снялась в массовке нескольких картин – а на следующее лето, увы, все повторилось вновь, провал следовал за провалом.
От кого-то из многочисленных товарищей по несчастью, таких же неудачливых абитуриентов, как она, Саша узнала, что есть еще последний шанс – режиссерское отделение Института культуры. Конечно, это совсем не то, что ГИТИС или Щукинское, но, как говорится, лучше синица в руках, чем журавль в небе. Однако и этот запасной вариант успеха не принес. В Институте культуры оставался только один шанс – библиотечный факультет. Остальные места к тому времени, как Шура добралась до этого вуза, были уже заняты.