Мужчины любят грешниц
Шрифт:
Последняя контрольная попытка. О чудо – мне ответили! Голос чуть сипловатый – в самый раз, чтобы считаться сексуальным, протяжное манерное «аллоу». Не похоже, что извелась от беспокойства. Черт, как же к ней обратиться? Госпожа Ананко? Мадам? Гражданка?
– Извините за поздний звонок, – промямлил я. – Но тут такое дело…
Анечка испуганно смотрела на меня.
– Я вас слушаю, – сообщила актриса высокомерно.
– Ваш ребенок… Павлик?
– Что с ним? – вскрикнула она, и я почувствовал, что она прижала руку, свободную от трубки, к сердцу. – Где он? Кто вы такой? Что случилось? Вы его… украли?
– Я не молчу! – огрызнулся я, заводясь. – Не крал я вашего ребенка! Он попал ко мне случайно, по недоразумению. А вы неизвестно где… Я как идиот обрываю телефон! А вы! Вы!.. – Кажется, я начал заикаться.
– Он у вас? Немедленно дайте ему трубку!
– Он спит! – рявкнул я. – Почти двенадцать! Где можно шляться всю ночь?
Она вдруг хихикнула:
– Вы прямо как мой покойный муж! Чего же вы хотите?
– Чего я хочу?! Чтобы вы забрали наконец своего ребенка!!
– А как он вообще к вам попал?
– Случайно. Это долгая история. Его принесла воспитательница… дело в том, что моя фамилия Хмельницкий…
– Анечка? А вы Хмельницкий? – Она снова рассмеялась. – Анечка решила, что вы мой муж! Наш папа тоже Хмельницкий. Какое удивительное совпадение. Алексей Хмельницкий. А вы…
– Артем.
– А я Рената! Давайте адрес, лечу!
Она прилетела в половине первого. Красивая взволнованная женщина, сверкая глазами, ринулась мимо меня в гостиную и рухнула на колени перед диваном, где мирно сопел Павлик. Анечка поднялась, вся раскаяние, готовая снова расплакаться. Актриса ее не заметила. Крылья ее длинного черного плаща плавно опустились на пол, длинные темные волосы разметались по дивану. Она прижалась лицом к мальчику и застыла. Я стоял молча, опираясь о дверной косяк. Анечка переводила взгляд с меня на актрису. Та наконец повернулась ко мне:
– Это вы мне звонили?
Идиотский вопрос! Но… красива. Очень! Такой можно простить… многое. Моя ответная реплика была по-мужски сдержанна:
– Да, это я вам звонил.
От моего желания выдать ей по первое число остались одни воспоминания. Наоборот, я, кажется, втянул живот, распрямил плечи и стоял, отлепившись от двери, по стойке смирно.
– Спасибо… – прошептала она, глядя на меня громадными черными глазами, полными слез.
– Не за что… – пробормотал я.
– Что же делать? – пролепетала она.
«В каком смысле?» – подумал я и сказал:
– Ну… я вызову такси. Сейчас позвоню!
– Но он же спит! – В глазах ее укоризна.
Тут до меня наконец дошло.
– Чай? Кофе? – спросил я деловито.
– Чай, если можно.
– Я пойду, – прошептала Анечка. – Только позвоню.
– Анечка! – вскричала актриса, впервые заметив ее. – Вы ошиблись! Этот человек не отец Павлика! У нас другой папа!
– Простите меня! – Анечка прижала кулачки к груди. – Я пыталась дозвониться до вас, уже боялась, что с вами что-то случилось… Я не хотела, честное слово… простите, пожалуйста! Я подумала, что… – она кивнула на меня, – ваш муж…
Она едва не сказала «этот тип».
Актриса мелодично рассмеялась и махнула рукой:
– Это я виновата! У нас сегодня прогон перед премьерой,
Я всегда восхищался женской логикой и умением ставить все с ног на голову. В моем банке работают в основном женщины. Анечка готова была провалиться сквозь землю. Мы переглянулись, я ухмыльнулся. Похоже, мы превратились в заговорщиков.
– Сейчас приедет Миша… я подожду на улице, – пролепетала она.
– Вы дождетесь Мишу здесь, – твердо сказал я. – Уже ночь, и я передам вас с рук на руки. Миша – ваш молодой человек? – не удержался я.
– Он мой жених.
На том дело и кончилось. Приехал жених, я проводил Анечку вниз. Стоял у двери, наблюдая, как она усаживается в машину…
А потом… Потом мы сидели на кухне и ужинали. Хотя, возможно, это был ранний завтрак. Актриса с удовольствием уминала ветчину и хлеб и при этом, не переставая, рассказывала, как провела вечер. Про мальчика она, похоже, напрочь забыла. Я не без удовольствия рассматривал ее лицо – подвижное, тонкое, нервное – и почти не вслушивался в слова. И напрасно, как оказалось. Она рассказывала о сеансе черной магии, куда попала вчера по большому блату.
– Я до сих пор не могу прийти в себя! – вскрикивала она между глотками чая. – Просто мороз по коже! Меня бьет дрожь! Этот человек – великий маг и не от мира сего. Он связан с черными силами, вы не поверите! Он вызывает души умерших! Я раньше видела такое только в кино. Он… он настоящий черный колдун!
Сознание вырвало знакомое слово. Закон парных случаев?
– Колдун? – повторил я тупо.
– Черный колдун! – подтвердила она с веселым ужасом. – Кошмар! – В ее глазах плескался страх – не то искренний, не то наигранный.
– Я когда-то знал одного колдуна…
– Его зовут Илья Заубер. Несколько лет назад ему пришлось уехать из города… была какая-то трагическая история, связанная с женщиной. А сейчас он вернулся. Говорят, он проходит сквозь стены! И превращается в невидимку! А еще говорят, что он может убить усилием воли. Человек умирает, а на теле никаких следов. И у него такое лицо… лицо мученика! Святого! Он несет свой дар, как крест, как проклятие. Он одинок, никто не может выдержать его энергетики. Он впадает в летаргический сон на неделю или на две, а потом предсказывает будущее, которое увидел. Три его женщины покончили с собой. И все сбывается! – Она обхватила себя руками, стремясь унять дрожь. – Я теперь буду бояться оставаться одна!
…Илья Заубер! Он же Колдун, он же Маг, он же Черная ведьма и Оборотень. Я всегда подозревал, что клички свои он выдумывает сам. Обыватель любит тайну, от которой в сладком ужасе замирает сердце. Тогда он был в моде, о нем говорили. Он вылечил кого-то, кому-то предсказал смерть близкого человека, кому-то удачу в делах – и все сбылось! Лешка Добродеев потащил меня на сеанс, и я сдуру согласился. Обставлено все было прекрасно. Общее впечатление от зала без окон, где это происходило, можно передать двумя словами – мрак и серебро. Черные драпировки, черная мебель, серебряные шандалы, инкрустация серебром на черной столешнице и неожиданно светлый, отливающий серебром ковер на полу.