Мужчины не ее жизни
Шрифт:
В принципе Рут соглашалась с этим, но ей было трудно следовать его совету.
Алан считал, что не следует обращать внимание на первую и вторую грубость. Если же кто-то пытается уязвить тебя или проявляет к тебе явную враждебность в третий раз, то можешь выдать ему по полной программе. Может быть, для Рут этот принцип был слишком уж джентльменским.
Зрелище Алана с опущенной на руки головой побудило Рут пренебречь этим демонстративным неодобрением. Почему она так часто испытывала желание находить в нем недостатки?
Рут Коул требовался редактор для ее жизни больше, чем для ее романов. (В этом с ней согласилась бы даже Ханна Грант.)
— Следующий вопрос, — сказала Рут.
Она пыталась говорить веселым голосом, даже доброжелательным, но скрыть враждебность интонации было невозможно. Она не приглашала публику задавать вопросы — она бросала ей вызов.
— Где вы черпаете ваши идеи? — спросила у автора какая-то невинная душа; это был какой-то невидимый, странно бесполый голос в громадном зале.
Алан закатил глаза. Он называл такие вопросы «шоппинговыми»: обывательские домыслы, согласно которым составные части романа покупаются где-то, как товар в магазине.
— Мои романы — это не идеи, у меня нет никаких идей, — ответила Рут. — Я начинаю с персонажей, а это приводит меня к проблемам, которые у этих персонажей могут возникнуть, и так вот каждый раз и складывается история.
(Эдди, сидевший за кулисами, почувствовал, что хорошо бы ему достать блокнот и делать записи.)
— Правда ли, что у вас никогда не было работы — настоящей работы?
Это снова был тот же самый дерзкий молодой человек, который спрашивал, почему она повторяется. Она не вызывала его — он сам, без приглашения задал свой вопрос.
У Рут и в самом деле никогда не было «настоящей» работы, но, прежде чем Рут успела ответить на этот оскорбительный вопрос, Алан Олбрайт встал и повернулся, явно намереваясь обратиться к невежливому молодому человеку в одном из задних рядов зала.
— Писать — это и есть настоящая работа, умник! — сказал Алан.
Рут знала, что он ведет счет. По этому счету он уже два раза проявил вежливость.
За вспышкой Алана последовали аплодисменты средней громкости. Повернувшись к сцене и Рут, Алан подал ей характерный знак — провел большим пальцем правой руки по горлу. Это означало: сходи со сцены.
— Благодарю, благодарю вас еще раз, — сказала публике Рут.
По пути за кулисы она остановилась, повернулась к залу и махнула на прощание рукой — аплодисменты публики были по-прежнему теплыми.
— Почему вы не раздаете автографы? Все другие писатели подписывают книги, — крикнул ее преследователь.
Прежде чем она успела продолжить свой путь за кулисы, Алан снова встал и повернулся. Рут не нужно было смотреть, что он сделает, она заранее
«Он мне и в самом деле нравится, и он на самом деле будет защищать меня», — подумала она.
Но Рут не могла отрицать и того, что временами Алан вызывает у нее раздражение.
Когда они вернулись в комнату отдыха, Алан дал ей еще один повод для раздражения. Первым делом он ей сообщил:
— Ты так и не сказала, как называется книга!
— Я забыла, — сказала Рут.
«Что ж такое — он всегда редактор?»
— Я и не думал, что ты будешь читать первую главу, — добавил Алан. — Ты мне говорила, что она, на твой взгляд, слишком юмористична и не дает представления о романе в целом.
— Я передумала, — сказала ему Рут. — Я решила, что хочу немного юмора.
— Кажется, тебе было не очень смешно, когда начались вопросы и ответы, — напомнил он ей.
— Но я, по крайней мере, никого не называла «умником», — сказала Рут.
— Я осадил этого типа два раза.
Пожилая дама с полиэтиленовым пакетом с книгами пробралась за кулисы. Она соврала кому-то, пытавшемуся ее остановить, сказав, что она — мать Рут. Попыталась она соврать и Эдди, которого обнаружила в дверях комнаты отдыха; Эдди, как всегда нерешительный, стоял наполовину в комнате, наполовину вне ее. Старуха с пакетом приняла его за кого-то вроде охранника.
— Мне нужно поговорить с Рут Коул, — сказала пожилая дама Эдди.
Но он увидел книги в пакете.
— Рут Коул не дает автографов, — предупредил ее Эдди. — Она этого никогда не делает.
— Пропустите меня. Я — ее мать, — соврала пожилая дама.
Эдди меньше чем кому бы то ни было нужно было приглядываться к старухе, чтобы понять, что она лжет, — та разве что была приблизительно одних лет с Марион. (Марион теперь было семьдесят один.)
— Мадам, — сказал Эдди старухе, — вы никакая не мать Рут Коул.
Но Рут услышала, как кто-то называет себя ее матерью. Она прошла мимо Алана к дверям, где пожилая дама ухватила ее за руку.
— Я привезла эти книги из самого Литчфилда, чтобы вы их подписали, — сказала старуха. — Это в Коннектикуте.
— Не следует выдавать себя за чью-то мать, — сказала Рут.
— Тут по одной для каждого из моих внуков, — сказала пожилая дама.
В пакете было пять-шесть экземпляров, но, прежде чем пожилая дама начала доставать книги из пакета, у дверей появился Алан, который, положив свою большую руку на плечо старухи, принялся легонько выталкивать ее из двери.
— Вам же было сказано: Рут Коул не дает автографов, — сказал Алан. — Мне очень жаль, но если бы она сделала это для вас, то поступила бы несправедливо по отношению ко всем другим людям, которые тоже хотят получить ее автограф.