Мужей много не бывает
Шрифт:
— Спасибо за то, что пригласил нас с Филипом в Лас-Вегас, — говорит Белла. При этом выражение лица у нее такое, что не поймешь, улыбается она или кривится.
— Лаура решила, что это может стать для нас неплохой возможностью сойтись друг с другом поближе, — с иронией говорю я. — Я рассчитывал, что ты откажешься. — Если быть честным, я пришел в ярость оттого, что Белла, несмотря на все свое хваленое умение вешать лапшу на уши, не смогла придумать никакой достойной причины для отказа. У нас все достаточно сложно и без милой поездочки
— Извини. Ты боишься?
Боялся — но перестал примерно три минуты назад, когда Белла снова превратилась в Белинду и купила мне три пакета чипсов с томатным вкусом. Сейчас она тоже их ест, и они застревают у нее в зубах. Она засовывает палец глубоко в рот — скорее всего, чтобы вычистить мягкую массу, налипшую на задних зубах. Некоторое время я наблюдаю за ее манипуляциями, затем она спохватывается:
— Извини. Не очень вежливо с моей стороны.
Мы делали вместе такие вещи, что если о них задуматься, то о ковырянии в зубах как о неподобающем поведении можно вообще забыть. В последнее время я много думал об этом.
Мы любили друг друга всеми возможными способами — или, по крайней мере, всеми, что мы могли придумать в то время. У нас был робкий секс, бесстыдный секс, сладкий секс, грязный секс, долгий секс. У нас был секс в помещении, на улице, стоя у стены, стоя там, где не было никаких стен, сидя и лежа на стульях, на диванах, в машинах, на кроватях — на огромном количестве разных кроватей: в первые годы фигурировали в основном узкие подростковые постели (наши собственные и наших друзей) и широкие супружеские ложа (родителей наших друзей). И все это был, как мне теперь кажется, чертовски хороший секс.
А потом мы поехали в Эдинбург. В Эдинбурге у нас все чаще начал случаться быстрый секс, усталый секс и сердитый секс. Странно, что почти всегда, когда ты в последний раз занимаешься с кем-нибудь любовью, ты не знаешь, что именно этот раз — последний. Мы делали это в тот день, когда она ушла, — выполненное из чувства долга соитие, похожее на пожелание удачи перед выступлением. Мы приобрели привычку, чтобы я брал ее сзади. Она знала, что в этой позиции я не могу выдержать очень долго, так что все заканчивалось быстрее, и ей не приходилось при этом смотреть на меня. Даже видение ее качающейся вперед-назад упругой попки не делает это воспоминание менее болезненным.
— Ты часто ездишь домой? — спрашиваю я, выбрасывая непристойные мысли из головы. Далеко-далеко.
— Нет. А ты?
— Мама переехала обратно в Блэкпул, чтобы ухаживать за бабушкой. Я навещаю ее приблизительно раз в месяц.
— Ничего себе! Я прилагаю все усилия, чтобы видеться с отцом и братьями как можно реже. Стараюсь показываться им на глаза не чаще чем раз в два года.
— А Рождество ты разве не с ними встречаешь?
— Нет, не с ними. Терпеть не могу снега.
— А что ты тогда делаешь в рождественские каникулы?
— Катаюсь на лыжах.
— Не вижу логики.
Она
— Как братья? Ловят рыбу? В целом у них все неплохо?
— Хотелось бы надеяться, — равнодушно бормочет она. — Правду сказать, меня так достало ухаживать за ними, когда я жила дома, что я была просто счастлива предоставить их самим себе.
Я оставляю ее злую реплику без внимания.
— С отцом все хорошо?
— Думаю, да. Я не видела его со свадьбы.
— Значит, он все-таки приехал. — Я рад услышать, что в новой инкарнации Белинды нашлось место по крайней мере для отца.
— Вообще-то я не горела желанием сломать созданный нами прецедент, — говорит Белла, имея в виду, видимо, нашу с ней свадьбу. — Если бы можно было не пригласить отца и братьев, то я так бы и сделала. Но Филип настоял. Отец, по крайней мере, не пил до самого конца официальной части. Это для него большое достижение, потому что обычно он начинает с десяти утра.
Она до сих пор злится на них и стыдится их. А я надеялся, что она уже из этого выросла.
— А чего ты от них хочешь, Белла?
— Я хочу, чтобы они были совсем другими людьми. А не такими, как сейчас.
Возможно, это самая искренняя вещь из всех, что Белинда сказала с тех пор, как мы вновь встретились. Мне жаль, что она до сих пор продолжает эту бессмысленную гонку за несбыточной мечтой.
— Я хочу, чтобы они были умными и обаятельными людьми и любящими родственниками. Я хотела бы, чтобы на моей свадьбе отец докучал гостям рассказами о том, какой прелестной девочкой была его дочь, а братья ухаживали за моими подругами. — Она пытается улыбнуться, но я знаю, что она действительно хочет этого — отчаянно, до боли в груди. Улыбка выходит горькой и кривой.
— Ты же понимаешь, что этого никогда не произойдет. Их ты все равно никогда не изменишь — как бы сильно ты ни изменилась сама.
— Ты прав, — со вздохом признает Белла. — Для моих братьев верх вежливости — спросить у девушки, когда купить ей чипсов: до секса или после. Равнодушие отца сыграло мне на руку, когда я сказала ему, что решила вычеркнуть из программы речь отца невесты. Я даже не хотела, чтобы он вел меня к алтарю, но Филип уперся. Он сказал, что такова традиция и, что кроме всего, этим я проявляю уважение к отцу. Я бы могла сказать: «К черту уважение! Разве отец и братья уважали меня, когда я жила с ними? Нет!»
— И почему ты этого не сказала?
— Пожалуйста, не начинай! Ну почему всем надо, чтобы я начала ковыряться в собственном прошлом? Ведь это всего лишь прошлое, прошлое. И я не просто так стараюсь его не ворошить. — Белла смотрит на часы. — Стиви, мне кажется, мы уже обговорили все, что нужно. Думаю, на сегодня хватит. Спасибо за то, что ты подписал бумаги. Увидимся в аэропорту.
Сказав это, она встает и уходит.
27. ДА ЗДРАВСТВУЕТ ЛАС-ВЕГАС