Мужики и бабы
Шрифт:
Над длинной кирпичной стеной уныло маячила одинокая дощатая вышка с часовым в черной фуражке; он смотрел на площадь, опершись на поручни, и зевал. Рядом стояла, прислоненной к столбу, его винтовка с примкнутым штыком.
– А что, Ванька? Давай перейдем площадь, постучимся в ворота. Небось пропустят. Куда еще ехать? Ведь все равно этих ворот не минуешь.
Жадов побледнел и нервно передернул пересохшими губами:
– Дура! Такими словами не шутят.
В торговых рядах под белокаменной аркадой, на исшорканных изразцовых полах было прохладно
– Ну, чего тебе надо? Выбирай! – говорил Жадов, водя ее вдоль прилавков.
Она взяла темно-синий бостоновый костюм – мечта всех елатомских модниц, подобрала к нему белую батистовую кофточку с шитьем и черные лакированные туфли на высоком каблуке.
– Я теперь как из песни, – радовалась Алена.
– Чего? – не понял Жадов.
– Слыхал песню:
Я одену тебя в темно-синий костюмИ куплю тебе шляпу большую…– А-а! Сейчас мы сообразим насчет шляпы. Выбирай, пока не передумал, – подталкивал ее Жадов к прилавку с платками и сам удоволенно хмыкал: – Ну, что? Глаза разбежались? Или дух перехватывает?
Из яркого набора ситцевых и сатиновых платков, газовых, атласных, шерстяных, одноцветных – синих и красных, малиновых и небесно-голубых, канареечных, вишневых и черных в крупных разноцветных бутонах свисал один королевский персидский плат, весь перевитый тонкой набивной вязью вихревого рисунка, охваченный шафрановым жаром пылающей расцветки, с длинными черными кистями.
И такой громадный, что не только голову покрыть, кровать двуспальную застелешь. Алена остановилась перед ним как завороженная.
– Понравился? – спросил Жадов.
Она только вздохнула.
– Сколько стоит эта штука? – спросил он продавца, перегнувшись через прилавок и схватив за конец свисающий плат.
– Платок персидский, – строго сказал продавец. – Просьба руками не трогать.
– Сколько стоит, говорю? – грубо окрикнул его Жадов.
– Пойдем, Иван! Пойдем, – сказала Алена, беря Жадова за руку.
– Отойди! – выдернул он руку и опять продавцу: – Ты что, язык проглотил?
– Двести сорок рублей, – ответил тот, чинно поджимая губы.
– Заверни платок! – Жадов вынул из кармана флотских брюк толстую пачку червонцев и, отсчитав нужную сумму, небрежно бросил на прилавок. – Сморчок! Знай, с кем дело имеешь.
А вечером, прихватив с собой Верку, они пошли в трактир. В трактире было пиво, и потому за столиками и возле буфета толкалось много народу. Алена сходила к «самому», который сидел за дощатой перегородкой, выкрашенной в голубой цвет. Через минуту вынесла оттуда круглый столик и поставила его в углу за высоким лопушистым фикусом в кадке. Не успели гости рассесться за столиком, как появился сам хозяин – лысый толстяк в белой куртке с покорным услужливым лицом, скорее похожий на полового, чем на владельца трактира. Извинительно улыбаясь, глядел только
– Есть свежая стерлядка, судачок, грибки маринованные, тоже свежие…
– Сперва говори, что есть выпить! – сказал Жадов.
– Выпивка у нас известная: значит, рыковка, в розлив и под сургучом, для барышень – кагор и сетское, в бочках.
– Давай бутылку рыковки и графин сетского, – приказал Жадов. – А на закуску – всего самого лучшего, по тарелке. И пива поставку.
– Сейчас принесут!
Хозяин скрылся за дощатой дверью, и тотчас же вынырнул оттуда проворный официант с черными усиками и в такой же белой куртке, он одним махом накрыл на столик белую скатерть и, торопливо оглаживая складки, воровато поглядывал на Алену.
– Очень приятная компания, – изрек наконец. – Уезжаете?
– Тебе чего? – сказал недовольно Жадов. – На свидание пришел или байки рассказывать?
– Поскольку вместе служили… – стушевался тот. – Простое любопытство то есть…
– Не в меру любопытных бьют и плакать не велят. Неси, чего приказано!
– Сей минут, – официанта как ветром сдуло.
Алена прыснула:
– Сейчас на кухне устроит переполох. Повара будут в окошко выглядывать. Вот посмотрите… Все решили, что я брошенная. Мы уж с Веркой в Растяпин собрались податься.
– Ты хоть меня не приплетай, – недовольно отозвалась Верка, покусывая ноготь. – Веселись, потешайся, но меня оставь в покое.
– Ты что сегодня кривишься – или муху съела?
– А мне что, на одной ножке скакать, оттого что ты устроилась?
– Вот ненормальная.
Между тем из раздаточного окна стали выглядывать распаренные физиономии в белых колпаках.
Алена хлопнула в ладоши и засмеялась:
– Ну, что я говорила, что?!
Жадов тоже засмеялся, махнул рукой поварам и крикнул:
– Подходите к столу, водки дам!
Официант принес на подносе отварную стерлядь, жареного судака, нарезанного крупными кусками, белые грибы, колбасу и сыр.
– Ну, девки! – сказал Жадов, наливая им вина. – Давайте помянем наши елатомские малины. Привольная была жизнь, веселая. Дай бог нам в другом месте так пожить.
Алена выпила большую граненую рюмку и опрокинула ее донцем кверху.
– Кто как, а я всем довольная: и на прошлое не в обиде и на будущее в надежде.
– Надеялся волк на кобылу, – сказала хмуро Верка. Она чуть пригубила и отставила на край стола рюмку с вином.
– Ты какая-то ноне прокислая, – сказал Жадов. – Все пузыри губами пускаешь.
– Ее Жук подвел, а мы виноваты, – хохотнула Алена.
– Уж больно ты веселая нонче, – поглядела на нее пристально Верка. – Не рано ль пташечка запела, каб те кошечка не съела.
– Типун тебе на язык! – сказал Жадов.
К ним подсел пожилой и небритый человек с землистым лицом в грязной рубашке, но при галстуке:
– Честь имею представиться, – с трудом пошевелил он языком. – Знаменитого Московского Художественного театра артист Ап… Аптекин.