Мужики и бабы
Шрифт:
– Будет тебе представляться, Таврило, – сказала Алена. – Ты что, или не узнал меня?
– А, пардон! – он поглядел на нее мутными серыми глазами, наморщив высокий лысеющий лоб. – Аленушка-сестриченька? Ты? А это кто? – кивнул на Жадова. – Братец Иванушка или серый волк?
– Хозяина за столом не расспрашивают, – сказал Жадов. – У хозяина просят, что надо. Это что за артист? – спросил Алену.
– Какой он артист! Бывший стряпчий Томилин. Спился. Теперь по деревням ходит да от мужиков жалобы пишет
– Простите, мадам… А прежде я был артистом Ап… Аптекиным. С Михал Михалычем Тархановым начинали, да-с. Разрешите за доблестный русский народный флот, красу и гордость революции, осушить бокал из этого жбана? – указал на поставку с пивом.
– Ты артист? – спросил Жадов.
– Так точно.
– Ну вот сперва спой. А мы послушаем.
– Что прикажете?
– Валяй, чего знаешь.
– Судя по вашему требовательному вкусу и красивому воротнику, вам непременно придется по душе песнь о самопряхе, пошедшей за гвардейским командиром в высший свет.
Жадову понравилось замысловатое и вежливое изречение этого мятого пьяницы.
Он кивнул:
– Давай.
Томилин запел слабым хрипловатым голосом:
В ни-изенькой све-е-телке а-а-гоне-е-ек гари-и-ит.А потом прислонил к губам раструбом кулак и пропищал, как из рожка, высокие ноты.
– Отчего ж ты кулак приставляешь? – спросил Жадов. – Или голосу нет?
– Голос у меня есть, только воздуху не хватает, – ответил Томилин.
– Ладно. Выпей вот, – Жадов налил ему стакан пива. – Накачай в себя воздуху и ступай к другим столам.
Когда Томилин отошел, Жадов попросил Верку:
– Спела бы ты по-настоящему. А то у нас не веселье, а тоска зеленая.
– Нет уж, миленькие дружки мои. У меня тоже, как у Томилина, воздуху не хватает. Видать, я его весь израсходовала раньше. Счастливо вам погулять. – Верка встала и быстро вышла.
– Завидует нам – вот и бесится, – сказала Алена.
– Н-да… Что-то не клеится у нас сегодня. Не совсем весело.
– А я счастлива. Может быть, первый раз в жизни. Налей мне, Иван!
Кулек и Сима заночевали в Агишеве у Васи Белоногого и приехали в Ермилово только к десяти утра. Там, у Лыкова, их поджидали Кадыков и Бородин.
– Вы какого дьявола? К теще на блины поехали или выполнять оперативное задание? – набросился на милиционеров Кадыков.
– Погодь, погодь, – забормотал Кулек. – Оперативные сроки мы не нарушали. Сказано: к вечеру выехать на кордон. Вот мы и заявились.
– А мне чего делать до вечера? Сидеть и в потолок плевать? Или по воску гадать – где вы? В бочаге уходились или с похмелья дрыхнете? – заорал Кадыков. – Мне ж надо с местной
– Да понимаешь, месяц как раз народился. Ну и у татар была ураза, – вступился Вася Белоногий за милиционеров. – Соседи пригласили в гости. Одному мне неудобно идти. И отказываться нехорошо: все ж таки для здешних татар я – советский служащий. А милиционеры, само собой, представители власти. Почет и уважение. Вот мы и задержались на этой уразе.
– У вас там ураза, а мне здесь хоть камаринского пляши… Мать вашу перемать, – длинно выругался Кадыков.
– А где Лыков? – спросил Белоногий.
– Еще ночью ушел на кордон в засаду, – ответил Кадыков. – Сидите здесь… И до пяти часов без моего разрешения никуда не выходить. Даже до ветру. Понятно?!
– Понятно, об чем речь, – ответил разом за всех Вася.
– А я пойду в милицию. Предупредить надо. Не то и они выедут. В потемках еще перестреляем друг друга, в лесу-то.
– А хозяйка далеко? – спросил Вася.
– На огороде.
– Ччерт, хоть кваску попросить. Не то голова трещит и гремит, как пустая бочка, пущенная с горы.
– Не вздумайте тут у меня выпивку устроить! – строго предупредил Кадыков.
– Ну, что ты? Кваску хлебнем – и в самый раз.
Но не успел Кадыков путем от дома отойти, как Вася Белоногий сбегал на огород и послал хозяйку за водкой:
– Настюха, дуй в казенку! Чтоб одна нога здесь – другая там. И квасу там… целое ведро!
– Что вам, голову мыть, квасом-то?
– Огонь заливать будем… унутренний.
– Вон, спустись в погреб. Там с квасом целая кадка стоит. Хоть уходитесь в ней, – сказала хозяйка.
Вася Белоногий принес с огорода целый подол зеленых в пупырышках огурцов да квасу глиняный кувшин. Из печки вынул чугун гороху.
– Ну, ребята, не знаю, как в лесу, а здесь мы вот наедимся и немного погодя такой огонь откроем, что, пожалуй, стекла не выдержат.
Милиционеры были ребята молодые, и Вася Белоногий все подтрунивал над ними:
– Вы как насчет ориентировки? Ночью в лесу работали?
– Нет. А что? – спрашивал Кулек.
– Сейчас узнаем. Как у вас ремни, туго затянуты?
– По-армейски, – бодро отвечал Кулек. – Сколько раз пряжку перекрутишь, столько нарядов вне очереди. На, покрути! Попробуй! – он подставлял брюхо и надувался до красноты.
– Да нет, не эти… Брючные ремни. – Вася задрал у него подол гимнастерки. – Вон, видишь, у тебя даже ремня брючного нет, а в лес собрался.
– У него задница толстая, небось не спадут штаны-то, – сказал Бородин.
– Так-то оно так, а все же это не порядок, – озабоченно заметил Вася Белоногий.
– А в чем дело-то? – спросил опять Кулек.