Мужское воспитание
Шрифт:
…Снова загрохотал танк, снова пополз на окоп, скрежеща гусеницами. Опять пятнадцать метров до бруствера, десять…
И вдруг в последний момент высунулся солдат из окопа. Видно, не выдержал ожидания, испугался, хотел выскочить.
— Назад! — яростно крикнул отец и махнул рукой. — Ложись!
Его голос потонул в грохоте. Солдат юркнул вниз.
Димка хотел засмеяться, но вспомнил вдруг парашютную вышку и не стал смеяться. Вспомнил, как действовал за него на вышке вроде бы совсем другой человек. Так и здесь, наверно. Со
Зато солдаты вовсю потешались над своим товарищем:
— Проверь, Горохов, штаны-то у тебя сухие?
— Голову, голову потрогай — цела ли?
— Да ну вас, — сердито оправдывался Горохов, — я только посмотреть хотел, где танк…
К концу занятий от грохота у Димки уже звенело в ушах. Во рту пересохло, хотелось пить, и даже волосы стали жесткими от пыли. Но все-таки он ни за что бы не согласился отправиться домой. Да отец и не беспокоился о нем — раз явился сюда, так уж терпи вместе со всеми.
Наступил перекур. Солдаты — кто сел на траву, кто лег — отдыхают. А Лебедев рассказывает:
— Вот в прошлом году на учениях был у нас случай. Мы с дружком моим, Серегой Башмаковым, профилонили, окопаться как следует не успели, а тут команда: «Танки слева!» Что делать? От танка за кустиком не спрячешься. А танк жмет прямо на нас. Рядом сосна росла — высоченная. Мы с Серегой на сосну. А как стал танк мимо проходить, мы на него — раз! И смотровые щели плащ-палаткой закрыли. Танк и ослеп. Покрутился, покрутился на месте, и все. Что ему делать? Вылезайте, голубчики, приехали. Командир полка нам благодарность объявил — за находчивость.
— Ох, и мастер ты заливать, Лебедев, — сказал Булкин.
— Это почему? — обиделся Лебедев, и веснушки на его лице сразу потемнели. Вообще у него были удивительные веснушки — они могли становиться гуще и реже, могли становиться темнее или бледнеть, могли и почти вовсе исчезать. Казалось, сам Лебедев, как фокусник, управлял ими.
— Спроси у кого хочешь, был такой случай…
Лебедев все больше нравился Димке. С таким не соскучишься. Был бы у Димки такой старший брат — вот было бы здорово! На гитаре сыграть — пожалуйста, смешную историю рассказать — пожалуйста, в воротах вратарем постоять — сколько угодно. Все может Лебедев.
Димка и сам не заметил, как все чаще стал повторять: «Лебедев сказал…», «Лебедев говорит…», «Пап, а Лебедев сказал — скоро тревога будет…», «Пап, а Лебедев говорит, на ученьях пушки на парашютах бросают…», «Пап, а Лебедев…»
— Меня уже что-то начинает пугать этот Лебедев, — сказала мама. — Что он хоть из себя представляет?
Димка весь напрягся — ждал, что ответит отец. Отец пожал плечами.
— Димка уже достаточно взрослый, — сказал он, — чтобы самостоятельно выбирать себе друзей.
Все-таки Димка никак не мог понять отца: иногда хмурится, молчит, к нему и подступиться страшно, а иногда такое скажет, что прыгать от радости хочется. Вот как сейчас.
Однажды отец сказал:
— Завтра у твоего друга, между прочим, день рождения.
— У кого? — на всякий случай спросил Димка.
— У Лебедева. У кого же еще.
— И праздновать будут? — осведомился Димка.
— Ну, праздновать, не праздновать, а поздравят. Боевой листок в его честь выпустят.
— А тебя тоже поздравляли, когда ты был солдатом? — спросил Димка.
— Нет, — сказал отец, — когда я служил, ничего такого и в помине не было. Мне двадцать лет в карауле исполнилось. Никто и не вспомнил. Не до нежностей было… — Отец вздохнул, и Димке почему-то показалось, что он жалеет о том времени, когда было не до нежностей. А может быть, просто обидно ему стало, что никто его тогда не поздравил.
«Надо поздравить Лебедева, — подумал Димка, — надо обязательно его поздравить».
Ему хотелось что-нибудь подарить Лебедеву. Но что? Он ничего не мог придумать. Бабушка в таких случаях говорила: «Важен не подарок, важно внимание».
Димка взял открытку, самую красивую — серебристая ракета в черном небе летит к звездам — и написал на обороте:
«Дорогой Лебедев! Поздравляю вас с днем рождения и желаю…»
— Пап, — спросил он, — чего пожелать Лебедеву?
— Хм, — сказал отец, — наверно, успехов в учебно-боевой и политической подготовке.
«…успехов в боевой и политической подготовке», — написал Димка. Слово «учебно» он выбросил. Потом подумал и добавил: «…а так же счастья в личной жизни». И подписался: «Толмазов Дима».
Он решил, что отдаст эту открытку Лебедеву утром.
Но на рассвете полк подняли по тревоге.
На рассвете застучали по ступенькам сапоги посыльных, зазвенели звонки в квартирах, захлопали двери.
Ничего этого Димка не слышал. Он спал. А когда проснулся, отца уже не было. Димка очень расстроился, рассердился на маму: почему не разбудила?
— Потому что тебе там нечего делать, — сказала мама.
Димка обиделся еще больше. Торопливо позавтракал и побежал к казарме.
В казарме было тихо и пусто. Только дневальный скучал у тумбочки с телефоном.
— Проспал? — спросил он.
Димка ничего не ответил. Уж если бы он был солдатом, он бы ни за что не согласился дежурить у тумбочки, когда все поднялись по тревоге.
Он вышел на улицу, побрел к солдатской курилке. Сел на скамейку, где сидел всегда рядом с Лебедевым. Скамейка была сколочена из грубых досок и вся испещрена вырезанными буквами и цифрами. Кто вырезал свое имя, кто — год рождения, а кто — название родного города. «Пермь, — читал Димка, — Вологда… Баку… Саратов…»
«Может быть, они уже поднялись в небо, — думал Димка, — может быть, летят уже среди облаков, готовые в любую минуту как белый смерч обрушиться на голову противника…»