Мужской закон
Шрифт:
Хочу обрадовать тебя. Или огорчить, не знаю... Я беременна, и ужасно этим горжусь, зная, что ношу под сердцем твоего сына, твою кровиночку. Беременность протекает гладко, нет у меня ни токсикоза, ни отеков, ни одышки, а это говорит о том, что ребеночек развивается нормально, без отклонений. Может быть, все это проявится в дальнейшем, но пока все идет хорошо.
Знаешь, я думала, что вдали от тебя быстро успокоюсь и привыкну к тому, что нам не суждено быть вместе... Но с каждым днем мне все больше и больше хочется увидеться с тобой. Хотя бы на пару минут. Просто побыть рядом, прикоснуться к тебе, почувствовать
Прости за сумбурное письмо. Так много хотелось написать тебе, но села писать и растеряла все мысли.
Спасибо тебе за твой сон, который ты записал для меня. Я постоянно перечитываю его и поражаюсь тому, что это тебе приснилось. Я дала почитать тетрадку своей близкой подруге, извини. Она сказала, что читала и видела все происходящее, как в кино. Может быть, тебе стать писателем, когда закончишь свою войну?
Обнимаю тебя, родной! И желаю, чтобы больше ни одна пуля, ни один осколочек не попали в твое тело, так любимое мной!
И все же – твоя Люба».
Седой опустил руки с зажатым в них мертвой хваткой письмом. И долго сидел, задумавшись...
Первой мыслью было – воспользоваться предложением Влада и рвануть в Майкоп... Но чем больше он думал, тем больше склонялся к тому, что его приезд только разбередит незаживающую рану и еще больше осложнит жизнь Любаши. Он не хотел делать ее несчастной, но не мог сделать и счастливой. Ломать жизнь любимого человека казалось ему кощунством, предательством, святотатством. Ну, увидятся они, с новой силой вспыхнет чуть притухшее в ежедневных заботах о спасении жизни своей и жизней пацанов разведгруппы чувство... То же самое произойдет и с Любашей. Разгораясь, заполыхает костер всепоглощающей любви...
И все же... И все же... И все же...
Он просидел в курилке до заката – и так ничего и не решил. Крайне решительный в бою, дерзкий в принятии самых неожиданных решений в разведке, он сам себя не мог понять сейчас – в житейской ситуации, пусть непростой, пусть связанной с судьбой другого человека, но ведь это же не бой, не схватка, в которой ты или победил, или пропал...
Седой тяжело поднялся, с удивлением обнаружив закатное солнце и лиловые тени над вершинами далеких гор.
Забросив на плечо ставший вдруг неподъемным автомат, он медленно побрел на базу рембата, решив, что утро вечера мудренее, и уже подспудно зная, какое решение будет принято утром. Где-то в подсознании он уже прикидывал, как бы выхватить Любашу на пару-тройку дней и рвануть с нею на море. Благо, от Майкопа до побережья ехать-то часа три...
Седой шагнул в кубрик и увидел сразу десяток пар удивленных глаз, устремленных прямо на него. Разведчики сидели за столом, уставленным деликатесами в виде распахнутых банок кильки и «тушняка», не прикасаясь до его прихода к пище...
Седой заехал домой только затем, чтобы взять машину и переодеться. Не разбирая, вывалил из шифоньера спортивные костюмы, майки, пару полотенец и побросал их в дорожную сумку. Быстро переодевшись в «гражданку», взял ключи от «Форда» и отправился в гараж.
Накинув клеммы на аккумулятор «Скорпио», сел за руль и повернул ключ в замке зажигания. Двигатель мягко заурчал... Седой в который уже раз с уважением подумал о качестве американских машин – его «скорпиончик», простоявший без движения полгода, завелся с полоборота...
Ему понадобилось четыре часа, чтобы домчаться до Майкопа, и в 16.30 он въехал на улицу Пушкина, на которой располагался Майкопский гарнизонный военный госпиталь.
В 17.00 из проходной повалил народ, в основном женского пола. Сердце болезненно сжалось и вдруг пошло вразнос, толчками выбрасывая кровь в вены. На лбу обильно выступили мелкие капли пота...
Седой сидел в машине, понимая, что при таком скоплении народа он не сможет подойти к Любе, и это раздражало его. Он закурил и в четыре затяжки выкурил сигарету.
Около проходной стояло несколько машин – мужья ожидали своих жен, закончивших работу. Одна за другой они отъезжали от госпиталя, и Седой подумал, что и Любу может ждать супруг, и тогда весь его план вообще летит к черту...
А потом... из проходной вышла Любаша. О чем-то поговорила с девушками, вышедшими вместе с ней, и, махнув им рукой, пошла к автобусной остановке. Она почти не изменилась с их последней встречи – была такой же миловидной и стройной. Седой не заметил, чтобы у нее увеличился живот, как это бывает у беременных. Но тут же понял, что срок беременности еще слишком мал, чтобы это отразилось на внешнем виде женщины...
Он начал разворачивать машину, глядя на Любашу в зеркало. Она шла медленно, помахивая сумочкой и почему-то замедляя и без того медленный шаг. И вдруг вообще остановилась. Седой увидел, как напряглась ее спина...
Он развернулся и поехал к остановке.
Люба резко повернулась, и он увидел ее глаза, – широко распахнутые, удивленные и... полные слез.
Седой остановил машину около нее, уже не думая о том, что кто-то увидит их, что-то подумает, кому-то скажет... Ему сейчас было наплевать на всё. Он видел только Любашу, а весь остальной мир вдруг прекратил для него существование, закрылся.
Люба села в машину, и он сразу же отъехал от госпиталя. Свернув в какую-то боковую улочку, остановил машину и выключил зажигание.
Любаша упала ему на грудь...
– Я почувствовала, – всхлипывая, скороговоркой говорила она. – Мою спину словно обожгло... Я почувствовала твое присутствие где-то рядом... Я не могла идти... И не могла поверить в то, что ты здесь, рядом... Это было так нереально, что я не могла поверить... Ой, извини, я как идиотка... У тебя теперь вся майка мокрая...
Она как-то неловко, по-детски шмыгая носом, стала отряхивать его майку, мокрую от слез...
Седой сидел скованный, напряженный, прижав к себе Любашу правой рукой. Он был сейчас не в состоянии что-либо говорить...
Постепенно успокаиваясь, Любаша отстранилась от него и взглянула сияющими глазами.
– Ты, наверно, получил мое письмо, и только поэтому решил приехать? – грустно спросила она.
Седой молча кивнул.
– Я так надеялась на твой приезд, знала, чувствовала, что приедешь. С того дня, как я передала письмо в Ханкалу, я каждый день ждала тебя... Уже ведь больше двух недель прошло...